Ледовый десант

— Пилип Матвеевич, лучше в хате оставить одни картины с цветами на стенах и… никакой революции, — возразил Шаблий.

— А еще, генерал, сокровенно скажу, — рассердился дед Пилип. — Вот Максим откопает саблю, и оружие отнесем в хату. Потому как сказал греческий философ: оружие цветам не помеха. Такова жизнь… А как там воюют Андрей, Павло Оберемок, Гнат Тернистый? Ведь это же мои авроровцы! Сколько я им всего порассказывал! И про революцию, и про то, как мы, матросы, на Финляндском вокзале Ленина держали на плечах. А он сокровенно на весь мир сказал: «Да здравствует наша революция!» Я вам не говорил, Семен Кондратьевич, про это? Тогда знайте: сперва мы Ленина из вагона подняли на свои революционные матросские плечи, а потом уже он пошел к броневику. Вот такая была правда…

— Есть! Откопали, товарищ генерал! — воскликнул радостно Максим.

— А я что говорил? Найдем! Проклятый фашист Вассерман и у меня выпытывал, не знаю ли я, часом, где сабля Шаблиев? А я ему: «Добывай в бою саблю, гнида фашистская! Балтиец не выдает революционной тайны!..»

Максим размотал кусок брезента, которым была укрыта сабля. Засверкали в лучах солнца рубины и сапфиры на ножнах.

— Сокровенно — чудо! — покачал седой головой дед Пилип.

Колотуха передал саблю Семену Кондратьевичу. Тот взял ее обеими руками, поцеловал.

— Мы передадим ее в «Музей партизанского подвига». Будет такой музей в Киеве! Там и место этой запорожской реликвии. Ведь и запорожцы, как и мы, были армией народа. Правильно, Пилип Матвеевич?

— Правильно, Семен Кондратьевич, — подхватил дед Пилип. — Сокровенно сказано. И музей такой будет. А теперь пойдемте в хату…

Через два часа генерал Шаблий вернулся в Киев, в свой штаб. В кабинете его уже ждал полковник Веденский.

— Как прошла операция «Сабля»? — с улыбкой спросил он, увидев веселые искорки в глазах генерала.

— Порядок! Как тут у нас?

— Есть радиограммы от Василия Андреевича, от разведгрупп. Под Ровно назревают решительные события. Я полечу туда сегодня с Колотухой. Погода сейчас летная, а завтра неизвестно, что будет. Я должен быть там, Семен Кондратьевич.

— Хорошо. Максим тоже рвется к своим друзьям. Сейчас закажем самолет.

— Я уже заказал биплан Р-8. Он ждет нас на аэродроме в Святошине, — сказал виноватым голосом полковник. — Надо беречь время. У Василия Андреевича на учете каждая минута. По-моему, он решил совершенно правильно. Нечего ждать совета или приказов — не по-джентльменски перекладывать работу на другие плечи, когда можно сделать ее самому.

— Вы правы, Илья Григорьевич, — кивнул Шаблий, читая радиограмму. — Не надо избегать ответственности, даже если есть большой риск погибнуть. Никто за меня, за вас, за генерала Василия Андреевича воевать не будет и отвечать тоже… Какое преступление! На улице Белой в Ровно число расстрелянных, сожженных, закопанных живьем уже превысило пятьдесят тысяч. — Шаблий подошел к карте. — Цумань — большой опорный пункт немцев в двух километрах от шоссе и железной дороги Ровно — Луцк. Цумань — ключ от Ровно и Луцка. Если возьмем Цумань и по соседству станцию Клевань, значит, решим судьбу всей операции, прикуем к себе силы трех дивизий немцев, поднимем шлагбаум для прохода войск в Ровно и Луцк. Очень правильно мыслит Василий Андреевич. Я сейчас же иду к командующему фронтом. Удар партизан любой ценой должны поддержать части Тринадцатой армии. Только так…

— Обратите внимание. Радиограмма от Андрея. «Бригада Микольского встретила на дороге пятнадцать танков и двадцать автомашин с солдатами. После боя противник повернул назад. Два солдата стреляли из нового оружия. Очевидно, противотанковый «пистолет». Микольский разыскивает обоз с ранеными красноармейцами…»

— Так… — задумался Шаблий. — Скажите Василию Андреевичу, чтобы бригаду Микольского и еще два польских отряда он держал в резерве. Я сейчас напишу приказ на выход бригады в Польшу. Передадите приказ там адресату. Чересчур задирист Микольский с немцами, а дорога ему стелется далекая и нелегкая. И еще… Скажите Микольскому, что я от его имени послал в Самарканд бандероль. В ней часики — подарок его Галине. Кажется, он говорил, что второго февраля ей исполняется двадцать лет.

— Вот это по-нашему, Семен Кондратьевич! Молодец! — воскликнул Веденский, словно этот подарок предназначался его милой, верной, самой красивой в мире Анне-Луизе, которая выполняла сейчас задание вдали от Родины.

19

Всадники вели коней за поводья, позади них партизаны несли раненых на трофейных, пятнистых, как болотная вода, и на своих зеленых прочных плащ-палатках, натянутых на жерди.

От места боя с вражеской танковой колонной до штаба Василия Андреевича было не больше пятидесяти километров. Однако Стоколос вел партизан напрямик через лес. Шли они уже полтора часа. Бойцы волновались, особенно те, кто лежал на носилках. А что, если заблудились? А что, если выйдут на лагерь лондонских поляков или «сечевиков» пана атамана? Их ведь только двадцать человек, а еще шестеро раненых.

Андрея угнетала, тревожила молчанка. Надо, решил он, завести какой-нибудь веселый разговор, подбодрить людей.