Ледовый десант

Заметив советских «ястребков», вражеские самолеты прекратили бомбежку и улетели на юго-запад, к своим аэродромам. Бой утихал. Семь «тигров» застыли неподвижно перед артиллерийскими позициями. Три уцелевшие «пантеры» попятились за пригорок, отстреливаясь на ходу. Две другие стояли, охваченные дымом.

Андрей Стоколос распрямил спину. Заметив возле орудия Волкова майора Добрина, удивился. «Чего это он оказался здесь? — Но тут же его мысли переключились на другое. — Старшина Колотуха ранен… И… кажется, Маргарита Григорьевна…»

— Ты, Стоколос, прости меня. И все вы на батарее, — тихо сказал Добрин.

— О чем вы? — пожал недоуменно плечами Андрей, не сводя глаз с Маргариты Григорьевны, — она лежала на боку, гимнастерка на спине была пропитана кровью. — Чем вы провинились перед нами?

Стоколос подошел к Колотухе и попятился, увидев мертвой свою, как говорили до войны пограничники Пятой заставы, тещу.

— Как же это, Максим? — Андрей опустился на колени, погладил холодный лоб Маргариты Григорьевны. — Мама! — неожиданно вырвалось у него.

Это дорогое слово он давно не произносил. Помнил смерть родной матери на китайской границе в 1929 году. Белокурая, синеглазая, лежала она тогда убитая посреди хаты. А он, пятилетний, забился в угол, спрятался за мешок гречихи, который, возможно, и спас его от пуль и осколков гранаты, брошенной в окно бандитами. Иногда называл матерью Полину Ивановну, жену генерала Шаблия. А Маргариту Григорьевну, добрую, мужественную, как и родная мать, как и все жены пограничников-командиров, всегда называл по имени и отчеству. Почему-то стеснялся называть ее матерью.

— Как же это, Максим? — повторил Стоколос. — Мы ведь завтра будем в Киеве! Что же я скажу полковнику Сильченко?

Майор Добрин опустил голову. Он прибыл сюда не затем, чтобы известить артиллеристов о взятии полковником Сильченко нового плацдарма под самым Киевом. Его мучили сомнения. Он хотел убедиться, как ведут себя на фронте бывшие пограничники и младший лейтенант медицинской службы Маргарита Григорьевна. Он считал, что у него есть основания не доверять им. Все они по два-три раза засылались на оккупированную врагом территорию, были за линией фронта в самые трудные для Советской страны дни — армия отступала, отходила на восток. А в такое время, как ему казалось, легко было кому-нибудь из них разувериться в победе над врагом, стать предателем.

И вот они перед ним — Максим Колотуха, Терентий Живица, Андрей Стоколос и бывшая жена начальника 5-й заставы Маргарита Григорьевна. Мертвая.

У Добрина задрожали губы. «Такая красивая, молодая и погибла… Погибла на передовой… А я наводил справки, как жила, как вела она себя в селе Гадячем…»

Добрин казнил себя и за то, что относился с недоверием и к матросу Волкову. А тут вот пришлось стрелять с ним вместе из орудия. Взглянул на Василия: одежда порвана, местами прожжена, ни одной пуговицы на гимнастерке. Вспомнил, как вел он себя только что во время контратаки немцев, и стало еще горше на душе.

Хотел «засечь» радиста-шпиона во время передачи немцам радиограммы о рокировке танков и артиллерии с Букринского на Лютежский плацдарм. Подозревал Андрея Стоколоса. Могли же его завербовать фашисты еще в сорок первом? Могли. Что с того, что он названый сын генерала Шаблия? Шаблий сам политический слепец, если не больше. Послал во вражеский тыл латыша Артура Рубена. А он, оказавшись в плену, написал листовку «Правда о «партизанском движении», которую немцы сбросили на партизанские леса Украины и Белоруссии, на линию фронта… А разве можно было верить Терентию Живице? Ведь он фактически сидел дома во время оккупации с осени сорок первого… А старшина Колотуха? Успел жениться в партизанском отряде и уже имеет сына?..

Теперь все эти сомнения остались позади.

Добрину вспомнился инцидент с командиром партизанского отряда разведчиком Янкелевичем. Он продержал его тогда полтора суток, выясняя анкетные данные, биографию, а ценные сведения о дислокации фашистских войск на букринском изгибе Днепра и в районах Канева, Мироновки, Белой Церкви, Корсуня и Смилы старели с каждым часом…

Добрин стал на колени возле Маргариты Григорьевны, снял каску и, склонив голову, прошептал:

— Прощай… Прости меня…

— Сюда идет капитан Заруба! — крикнул кто-то из артиллеристов.

Встречаться с капитаном Добрину сейчас не хотелось. Он поднялся, надел на голову каску и молча побрел по траншее в сторону командного пункта.

11

Потрепанные в трехдневных боях на Лютежском плацдарме, под Пущей-Водицей и Святошином дивизии Манштейна и Гота, боясь окружения, начали отступать из Киева. Суетились на улицах команды поджигателей и саперов. Языки пламени вырывались из окон главного корпуса Киевского университета. Над измученным городом поднялись черные смерчи дымов.

Воины 38-й армии рвались в Киев, чтобы спасти город. Вражеские солдаты, ждавшие своей очереди отступления на Белую Церковь, к Фастову и Попельне, словно обреченные смертники, оказывали жестокое сопротивление. В скверах, на площади, опустошенных улицах были установлены противотанковые «кобры», минометы, зенитные батареи.