Утром пришли конвоиры, надели на руки Русанова наручники и повели на встречу с Мюллером. Подтянутый, побритый, хотя и со следами царапин на щеках, на подбородке, Русанов появился во дворе крепости.
В коттедже, где недавно его допрашивал Сахаров, теперь находился Мюллер со своей свитой. Конвоиры сняли с Александра наручники. Фотограф стал щелкать аппаратом, пытаясь поймать удобный момент и выгодную позу Русанова.
— Садитесь, — сказал Мюллер.
Штандартенфюрер был приземист, сед. Одет в черный мундир, на погонах блестели, переплетаясь, змейки. Глаза колючие, хитроватые.
Русанов знал немного немецкий язык, но скрывал это. Поэтому возле Мюллера стоял переводчик.
— Можете выпить рюмку коньяка. Как говорят русские, будьте как дома. Рассказывайте.
— Я воин, советский офицер и это звание пронесу с честью и достоинством до последней минуты своей жизни, — ответил Русанов, глядя в глаза Мюллеру.
Штандартенфюрер усмехнулся.
— К сожалению, капитан, вы не просто офицер. Вы партизан. А может быть, еще и чекист. Если даже не чекист, то вы хорошо знаете Строкача, который сейчас командует бандитами по всей оккупированной нами Украине.
— Партизаны — народные мстители, а не бандиты. Бандиты — ваши солдаты, господин Мюллер. Они жгут села, убивают женщин, детей, — возразил Александр.
Переводчик дрожащим голосом перевел слова Русанова. Мюллер поморщился и вдруг повысил голос:
— Это ответ на незаконные действия партизан против немецкой армии! Рассказывайте, что знаете.
— Простите, господин Мюллер, один вопрос к вам.
— Прошу.
— Если бы вы оказались на моем месте, вы бы выдали секреты своего штаба?
Штандартенфюрер затянулся сигаретой, наполнил коньяком рюмку и протянул Русанову. Александр выпил до дна, поблагодарил:
— Спасибо.
Такой разговор пленного капитана с самим Мюллером удивил всех присутствующих. Гестаповцы переглянулись. Их лица скривились в гримасах. Майор Сахаров стал нервничать. Он никогда не думал, что Мюллер, от одного имени которого дрожит тело и заплетается язык, будет так обходителен с пленным.
— Я понял вас, капитан. Но я не только солдат, а еще и представитель службы безопасности третьего рейха. Поэтому слова о чести, достоинстве и долге здесь, в гестапо, не имеют значения. Нам важен результат. С вами уже достаточно говорили в Орле, в Лютцене, — Мюллер кивнул на Сахарова, который тут же вытянулся по стойке «смирно».
Сахаров ждал, что Мюллер сейчас накричит на него, обзовет дармоедом, ослом. Но, к его удивлению, этого не случилось.
Мюллер был опытный психолог и понял, с кем имеет дело. Капитан Русанов понравился ему. Не лебезит, не трясется от страха. Явился побритым, с чистым подворотничком, в сапогах, начищенных до блеска.
— Кто дал вам бритву? — спросил Мюллер.
— Никто. Я брился кусочком стекла.
— Предлагаю вам служить у нас, господин капитан, в «РОА» генерала Власова. Вы можете далеко пойти. Со своей стороны я обещаю, что ваше имя не будет опозорено и проклято. Для генерала Строкача вы погибнете, а для нас будете жить и работать. Мы все можем.
— Я не выдам вам тайн и секретов, не изменю Родине! — твердым голосом произнес Русанов.
— Что ж, — развел руками Мюллер. — Поступайте, как хотите. Воля ваша. Но я предлагаю вам надежный выход из положения, в которое вы попали. У вас еще будет время подумать в Берлине. Здесь оставаться нет смысла. — Он кивнул Сахарову, и тот, вынув из полевой сумки газету, протянул ее Русанову.
— Читай!
Александр побледнел. На ширину всей страницы огромными буквами было напечатано: «Капитан Русанов рассказывает…» — а под заголовком большая статья. В его глазах зарябило от знакомых фамилий: Строкач, Ковпак, Грабчак…
— Какая подлость! — процедил сквозь зубы Александр.
— Эта газета может не попасть ни в формирования «РОА», ни в концлагеря, ни по ту сторону восточного фронта, если вы дадите позитивный ответ, капитан, — сказал Мюллер.
— Вашему вранью никто не поверит! Там знают мою преданность!
— Не будьте ребенком, капитан! — Мюллер вскочил с кресла и самодовольно погладил большой перстень на среднем пальце левой руки. — Поверят!.. Я вам раскрою тайну. Маршала Тухачевского лучше знали, чем вас. А где он теперь? Это мы помогли вам отправить его на тот свет. Вот так, капитан. А вы говорите «не поверят».
— Это наша боль, господин Мюллер! Я все равно не перейду на сторону власовцев!
— Ваш штаб, ваш НКВД никогда не простят вам того, что вы оказались в плену. И эту статью тоже не простят.
— Это мое горе, моя беда. Пусть и не простят, но предателем я не стану!
«Мое горе, моя беда…» — мысленно повторил Александр.
Ему вдруг вспомнилась последняя встреча с семьей родной сестры Серафимы Гатиловой. Тогда у него на коленях сидела белокурая четырехлетняя племянница Виолета. Девочка была похожа на его дочурку Людочку, а значит, и на него, и он ласкал ее, как свою родную, весело что-то рассказывал.
На столе — вареная картошка, миска соленых огурцов, раскрытые банки консервов, привезенные им.