Ледовый десант

…Хозяйка хаты, бабка Варвара, поставила на стол чугунок с горячим, только что вынутым из печи узваром — компотом из сухофруктов.

— Пейте. Тут груши, яблоки, абрикосы, сливы — все, что родится в наших садах.

Выпив компота, Веденский, Мотыльков и Наташа склонились над картой Таганрогского залива.

— Вот здесь находятся две большие баржи с боеприпасами. С них фашисты и обстреляли Михалюту и его товарищей. А вот это глубокий овраг, возле которого стоит моя хата. Здесь вот мост на шоссейной дороге… — Наташа вдруг умолкла. Ей вспомнилось, как она давала свой адрес Гнату. У нее и в мыслях тогда не было, что скоро ее родная хата понадобится ему как ориентир.

— Что с вами? Мы слушаем, — поторопил ее Мотыльков.

— В селе два склада с оружием, гарнизон солдат и штаб. Начальник гарнизона майор. Вот здесь стоят артиллерийские батареи. Три, — показала Наташа три пальца.

— Значит, артдивизион.

— А вот здесь и здесь находятся… Немцы говорят: «Иван-долбай».

— Ясно, батарея минометов, — кивнул Мотыльков. — Нашим еще повезло, что на берег вышли без боя… Всё?

— Нет, не все, — скривилась Наташа, будто съела что-то кислое. — Я боялась, когда шла к вам. Все-таки с того берега. Начнете расспрашивать. «Как? Почему?» А разве люди виноваты, что остались в той проклятой оккупации?

Илья Гаврилович задержал взгляд на Наташином животе. Она заметила это. Смутилась.

— Да. Я жду ребенка. Мой муж староста нашего села.

Наташа быстро произнесла эти слова, что камнем лежали на ее сердце, угнетали душу.

— Бывает, — только и сказал Мотыльков, с недоумением взглянув на Веденского.

— Я уговаривала его идти вместе. Но он отказался. Боится, что его тут расстреляют. Он дружит с начальником полиции Назаровым. Тот сам с Брянщины.

— И муж не задержал вас? — с подозрением спросил Мотыльков.

— Его дома не было.

— Так почему же вы все-таки решили прийти к нам? Кто вас надоумил? Что толкнуло вас на этот шаг?

— Совесть… И братья, которые в Красной Армии… И сержант Пепинка…

— Какой еще сержант Пепинка? — насторожился Мотыльков.

— Встретила такого сержанта под Лохвицей. Он оставил в моей душе глубокий след, — Наташа встала, подошла к вешалке, где висело ее пальто, отвернула мех на рукавах и достала оттуда петличку с двумя кубиками. — И еще глубокий след в душе оставила вот эта петлица.

— Что за пароль? — удивился Мотыльков.

— Пепинка с бойцами пошел на восток, чтобы прорваться к своим. А его командир, лейтенант, ночью сорвал со своей гимнастерки петлицы…

— И вы одну из них подобрали? Зачем?

— На память о том трусливом лейтенанте, — ответила с иронией Наташа.

— Илья Гаврилович? У этой девушки с каждой фразой все новая и новая информация! — изумился Мотыльков. — Ее рассказ похож на какую-то легенду.

— Из счастья и горя соткана доля, — нарушила молчание бабка Варвара. — Так и у нее… Ты вроде бы хворая, доченька?

— Хорошо, — встал Веденский. — Вы отдыхайте, а мы со старшим лейтенантом обмозгуем кое-что.

— Только не убивайте Анатолия! Не убивайте! Может, он еще опомнится! — выкрикнула Наташа в отчаянии.

— Вы его любите? — спросил Веденский.

— Он мой муж. Но с фронта он не убегал! Он был преподавателем в техникуме. Из окопов я с ним и пошла домой. Это немцы принудили его стать старостой.

— Не убегал с фронта… Опомнится… — сердито повторил Мотыльков. — Принудили стать старостой… Не он, а обстоятельства виноваты… Здорово у вас выходит!..

В хату вошел красноармеец, тихо произнес:

— Товарищ полковник, батальон построен для похорон Мануэля Бельды.

— Не стало моего друга Мануэля… — покачал сокрушенно головой Веденский. — Он так рвался на первое задание! Если бы я знал… А сколько еще будет похоронено! И на родной земле, и там… Нам надо дойти до Германии, до Берлина, чтобы добить фашизм на веки вечные, чтобы кровь, пролитая Мануэлем на льду Таганрогского залива, была отомщена… Пошли, товарищ старший лейтенант, хоронить нашего боевого побратима.

Веденский и Мотыльков вышли.

В хате стало тихо. Слышалось только тяжелое дыхание Наташи.

— Ты полежи, дочка. А я тоже пойду, — бабка Варвара повернулась лицом к углу, где висели иконы, трижды перекрестилась, накинула на плечи старый, потертый тулуп и, шаркая валенками, засеменила к двери.

После прощального салюта Цимбалюк и Гнат начали: тихо петь песню, которая так запомнилась Мануэлю в Пиренеях: «Як умру, то поховайте…»

Ее подхватили остальные бойцы — русские, украинцы, татары, испанцы…

Михалюта отошел от могилы, закрыл лицо руками.

«Мануэль, ты очень боялся погибнуть в море. И все-таки в море и нашла тебя смерть. Но мы вынесли тебя на берегу и твоя могила в степи, на круче, с которой видно далеко-далеко, даже тот, вражеский берег. Прости меня, прости всех нас, Мануэль. Мы ни в чем не виноваты. Война есть война. Может, завтра такая же участь постигнет и меня…»

Гнат обернулся и увидел Пирата, глядевшего на него тоскливыми глазами.

8

Подойдя к крыльцу хаты под тростниковой крышей, Гнат в нерешительности остановился перед дверью. Постояв с минуту, все же переступил порог. Зашел в горницу. Наташа сидела на кушетке. Он присел рядом, приложил ладонь к ее горячему, потному лбу.