Ледовый десант

Стоколос задумался: «Когда Артур Рубен попал в плен к фашистам, они от его имени написали листовку «Правда о «партизанском движении». Выходит, оружие гитлеровцев не только бомбы, снаряды, пули, но и провокации… Какие неприятности пришлось пережить тогда отцу, пограничникам 5-й заставы и всему партизанскому штабу! И все из-за той листовки за подписью Рубена, хотя он к ней никакого отношения не имел. Но попробуй докажи каждому, кто поверил в ту листовку, что это мерзостная провокация… Вот так и в этом случае: гитлеровцы молчали про Катынский лес, а в конце сорок третьего вдруг начали лить крокодиловы слезы по польским военнопленным, которых сами же уничтожили…»

Открылась дверь. В кабинет вошли генерал Шаблий и Микольский, в руках у них были небольшие пакеты.

— Что с тобой? — удивился Семен Кондратьевич, увидев раскрасневшегося Андрея.

— Да вот… — кивнул на газету Стоколос. — Читал сообщения о злодеяниях оккупантов в Катынском лесу.

— Я знаю польских офицеров, которым удалось бежать из Катынского леса, — сказал тихо Микольский. — Эти беглецы пополнили партизанские отряды в Белоруссии. Кое-кто пошел в группы «лондонцев». И у меня в отряде есть двое из Катынского леса.

— Ты что? Читал газету? — удивился Стоколос.

— Какую газету? — не понял Микольский.

— Вот!.. Послушай.

«Свидетель Базилевский рассказал «Специальной комиссии» о своей беседе с зондерфюрером 7-го отдела немецкой комендатуры Гиршфельдом — прибалтийским немцем, который хорошо говорил по-русски: «Гиршфельд с циничной откровенностью заявил мне, что исторически доказана вредность поляков и их неполноценность, а поэтому уничтожение населения Польши послужит унавоживанию грунта и создаст возможность для расширения жизненного пространства Германии. Гиршфельд с похвальбой сказал, что в Польше интеллигенции не осталось совсем — ее повесили, расстреляли, сгноили в тюрьмах и лагерях…»

Микольский сжал кулаки.

— Мразь этот Гиршфельд!

— У зондерфюрера есть еще и земляк, который выше его рангом, — сказал генерал Шаблий. — Это обер-палач нашей Украины — Альфред Розенберг, творец учения о «третьей империи», о продвижении немцев на восток и уничтожении ими славянских народов. Он один из главных виновников гибели тысяч советских женщин, детей, организатор невольничьих рынков. Он уже отправил на каторгу два миллиона украинцев. В июне под Херсоном, в немецкой колонии Хальбштадт, Розенберг заявил, что никакой Украины больше нет, ее стерли в прах, и этот прах стал частицей фатерлянда. Я дал радиограмму партизанам, подпольщикам, чтобы они уничтожили Розенберга во время этой поездки. Но его хорошо охраняли эсэсовцы. Однако возмездие все равно настигнет этого выродка!

— Что ж, у нас одна цель, — поднял руку Микольский, — бить врага до конца! Нех жие наша пшиязнь! Розенберг и Гиршфельд утверждают, что ни Польши, ни Украины уже нет. А мы есть! У нас хватит пороха, чтобы испепелить не только Розенберга, но и самого Гитлера!

— Так и будет! — кивнул Андрей. — Тем более теперь, когда придем к партизанам со взрывчаткой, патронами, снарядами! Ого, немцам несладко придется!

Шаблий, Стоколос и Микольский стали готовить ужин: нарезали хлеб, открыли банку консервов. Да и в кружки было что плеснуть.

— За нашу дружбу! — провозгласил тост генерал-лейтенант Шаблий, положив руку на плечо Микольского.

— За пшиязнь! — воскликнул Микольский. — Судьба свела меня на Волыни с генералом Василием Андреевичем. Он доверил мне командовать одним из первых польских отрядов. Рад, что после московского госпиталя встретился с вами, товарищ генерал! Теперь буду и с вашим сыном. Хочу, чтобы вы больше знали обо мне…

Рассказать Микольскому то, что он хотел, что накипело на душе, не довелось. В кабинет вошел полковник Сильченко. Поздоровался, поставил на пол чемодан.

— Тут вещи Маргариты Григорьевны, — тихим голосом сказал он. — Вернется Леся из вражеского тыла, передай ей, Сеня, — обратился Сильченко к Шаблию.

— Сочувствую твоему горю, Федя, — вздохнул Шаблий. — Еще одна невосполнимая утрата на войне. Маргарита была добрым другом нашей семьи…

Несколько минут в кабинете стоила тишина. Не нарушил генерал Шаблий. Спросил Сильченко:

— Как там на фронте?