Да, с болью в сердце, но пришлось сознаться в своем бессилии, и с тяжелым чувством все смотрели на безграничную ледяную даль, отделявшую нас от свободного ото льда Балтийского моря. Все стояли молча. Всем стало ясно, что борьба крейсера со льдом будет бесполезна и, следовательно, оставалось одно: идти в Ревель, втянуться снова в гавань и ожидать теплого весеннего времени.
Серьезно и печально было лицо нашего командира, когда он отдавал приказание положить руль на борт, чтобы вернуться в Ревель, уже исчезавший за горизонтом…
Но Бог не без милости и св. Никола Морской не забыл своих моряков. Давно уже замеченные нами два купеческих парохода теперь подошли настолько близко, что можно было в трубу распознать их. Матрос-сигнальщик, все время следивший за ними, подбежал к вахтенному начальнику и радостным голосом докладывал, что первый из них „Ермак“, а сзади „купец“, которого ледокол ведет через лед. Все облегченно вздохнули, и снова у всех зародилась надежда.
Вот кто может помочь нам; вот единственно кто, быть может, проведет крейсер через лед в свободное море и даст нам возможность выполнить возложенное на крейсер назначение.
„Ермак“, хотя и управляемый офицером флота капитаном 2-го ранга Васильевым, но, как не состоящий в списках военного флота, ходит под коммерческим флагом и не имеет секретных сигнальных книг. Поэтому нам пришлось переговариваться с ним по международному сигнальному своду.
Быстро набрали сигнал: „Можете ли провести меня через лед?“ Господи, с каким сердечным трепетом все ждали его ответа! Ведь возможно, что он и откажется, так как каждому было известно, что он никогда не проводил через лед ни одного военного судна, а наш крейсер при его водоизмещении, ширине и углублении делал задачу весьма трудною.
Прошло несколько томительных минут, пока он разбирал наш сигнал. Но вот, наконец, он поднял так страстно ожидаемый утвердительный ответ.
Затем ледокол подошел к нам на расстояние человеческого голоса, командир его спросил о ширине и посадке крейсера, и на вопрос нашего командира, может ли он вести нас до Дагерорда, последовал уверенный ответ: „Конечно могу“.
После этого, махнув рукою по направленно видневшегося вдали льда и крикнув: „следуйте за мною“, положил руль и полным ходом вскоре врезался в сплошной лед, а за ним, не отставая и пользуясь сделанным им по льду каналом, пошел наш крейсер.
Лед в канале позади нас быстро сковывало 12-градусным морозом, снова образовывалось сплошное ледяное поле.
В начале лед был не толстым, около 6 дюймов, но чем дальше, тем он становился крепче, доходя до 2–3 футов, причем часто встречались высокие торосы[189]. Ледокол с легкостью преодолевал такие препятствия, но так как ширина крейсера больше ширины „Ермака“[190], то естественно, что наше положение все ухудшалось, тем более, что ледокол при встрече более толстых слоев льда и, разбивая их, невольно уклонялся в сторону, отчего канал за ним делался извилистым. Мы с трудом следовали за ним и несмотря на то, что обе машины работали полным ходом, крейсер шел все тише и тише. Лед напирал со страшною силою, жестокие удары льдин заставляли содрогаться весь крейсер, от обшивки летели щепки, но вернуться назад было еще хуже, да наконец возврата и не могло быть, и крейсер, хотя и медленно, но все же подвигался вперед.
Но вот сильный толчок встречной громадной льдины, отломившейся от поля, ужасный удар в скулу, и крейсер остановился. Машины работают полным ходом, но мы не двигаемся с места. Крейсер затерло во льдах, и он в полном беспомощном положении.
Останавливаем машины и выстрелом из пушки обращаем внимание на наше бедственное положение ушедшего вперед „Ермака“. Услышав выстрел, он кладет руль на борт, описывает циркуляцию, проходит почти вплотную вдоль нашего левого борта и, освободив нас таким образом от напиравшего льда, дает возможность крейсеру вступить в кильватер. Дали полный ход вперед, но, пройдя несколько миль, снова были затерты льдом, и снова „Ермак“, проделал тот же маневр, освободил крейсер, который, идя некоторое время благополучно, снова затирало льдом, и каждый раз бравый командир ледокола с тем же терпением и готовностью выручал нас.
Мы все с восторгом смотрели, с каким уменьем, ловкостью и как уверенно управлял он своим ледоколом.
Между тем время близилось к закату солнца. Наступила ночь. Управлять крейсером в едва заметном при лунном свете канале стало еще труднее, а далеко, далеко кругом, насколько мог видеть человеческий глаз, тянулась, сливаясь с горизонтом, мертвая снежная равнина сплошного льда.
Но и в этой мертвой зимней картине, освещенной трепетным блеском луны, было много сурового и вместе с тем много поэзии. Так мы шли всю ночь.
Наконец, в третьем часу утра мы обогнули юго-западную оконечность Финского залива у Дагерорта, и „Ермак“ вывел нас в свободное ото льда Балтийское море, а сам повернул обратно в залив, и пришлось ему снова бороться со льдами раньше, чем он достиг Ревеля, чтобы отдохнуть после тяжелой работы.