Ледник

И, чтобы они перестали тесниться вокруг могилы Всеотца, Видбьёрн своей властью объединил их около нового знака – Огнеродящего Колеса. Эту святыню он утвердил в Упланде, одной стороной прилегавшем к морю, и положил начало большим жертвоприношениям в честь весеннего солнца, в огненном оке которого завещал людям льдов часть древнего Одноглазого. Молодежь он посылал странствовать по морю, как сам странствовал когда-то; теперь же пора ему было осесть и упрочить царство, дух которого должен был наложить свой отпечаток на молодежь, чтобы она всегда помнила свою родину и вводила на чужбине обычаи Белого Человека.

И вот, народ льдов сплотился вокруг Видбьёрна под знаком Огненного Колеса и Молота. Многие из них, после того как и горные хребты освободились от льдов, перешли через них и основали Норвегию; другие вместе с Видбьёрном поселились на побережье и занялись земледелием. Впоследствии молодежь превратила все европейские моря в свою родину, высаживалась в Англии, Дании, Германии, на побережья Средиземного моря и расселялась во все стороны, – но крепко хранила свое единство.

На старости лет Видбьёрн предался наблюдению за ходом небесных тел, понял, как происходит годовой круговорот, сжился со звездами более, чем кто-либо до него, и, умирая, передал свое знание сыновьям в наследство. Они должны были хранить его в тайне от всех, чтобы навсегда оставить за собою умение предсказывать положение солнца в различные времена года и, согласно этому, давать народу советы.

Сам Видбьёрн, пока был полон сил, не прибегал для упрочения своей власти ни к каким тайным и темным знаниям. Искусство добывать огонь, открытое им, стало общим достоянием; он не хотел, чтобы оно послужило орудием закрепощения людей. Но он сделал Огненное Колесо священным знаком в руках всех и каждого как знак вечной благодарности людей земле и солнцу и как символ плодородия. Влияние же свое Видбьёрн упрочил с помощью молота и своей всемогущей руки.

На досуге Видбьёрн составил описание своей жизни и высек его на вечные времена на одной из каменных плит скалистой почвы. Ледник отшлифовал эту первую скрижаль. Описание заключалось в двух знаках: один должен был изображать корабль, а другой – колесо. Так зародилось изобразительное искусство и литература.

Пока глаза не отказались служить, Видбьёрн продолжал работать и с деревом, и с металлом, с любовью используя каменные орудия, которыми владел так мастерски. Но в часы досуга он любознательно испытывал и медь, и другие новые материалы, которые привозили ему с востока сыновья; он все испытывал на огне и примечал особенности каждого материала. Как-то раз навестил его самый старший сын, Варг, и принес большую глыбу нового замечательного металла, которую положил прямо в руки старика, а было это еще раньше, чем медь вошла в общее употребление. Видбьёрн долго держал глыбу на вытянутой руке и внимательно рассматривал ее со всех сторон, взвешивал и ощупывал своими покрытыми шрамами, корявыми пальцами. Металл отличался холодным, синеватым блеском, напоминавшим лед, был очень тяжел и тверд настолько, что не поддавался каменному резцу. Видбьёрн лизнул металл, и его горьковатый вкус напомнил ему солоноватую горечь моря; потом понюхал – пахло кровью. Тогда Видбьёрн впал в глубокое раздумье. Это было железо.

Из этой глыбы железа Видбьёрн и выковал себе новый молот, впервые изменив своему старому испытанному каменному оружию.

Видбьёрн был еще так силен, что одним ударом этого железного молота мог уложить на месте лошадь перед жертвенным камнем, да так, что в ее черепе не оставалось ни одной целой косточки. Но умудренный старостью, он понял, что в народе всегда останется потребность преклоняться перед его силой, даже когда она перестанет существовать, – и это прозрение человеческого сердца еще раз задало работу его искусным рукам.

Видбьёрн почти все время проводил в своем зале, где всегда царила полутьма, и все привыкли видеть там его рослую фигуру и преклоняться перед нею с подобающим Молотовержцу благоговением. Видбьёрн взял и потихоньку вытесал столп по своему образу и подобию, дал ему в руки свой молот и поставил в темной глубине зала, где сам обычно показывался народу. И к его удовольствию, все входившие преклонялись перед изображением с тем же почтением, как и перед ним самим. Старик посмеивался в свою седую бороду, польщенный таким успехом дела рук своих и находя какую-то жестокую отраду в том, что так оправдалось его знание человеческого сердца.

Теперь он решил отойти на покой.

Он перестал показываться вне своего священного убежища, но продолжал мерещиться своим родичам в полумраке зала, с поднятым молотом в руках, и его старший сын, единственный посвященный, брызгал на него жертвенную кровь и передавал народу привет от великого возницы и мореплавателя.