Настя переступила порог и растерянно замерла, не увидев на стенах привычных картин. В углу оказались свалены в кучу пустые рамы, а сами картины лежали на софе, скрученные в перевязанные нитками трубочки.
— Джованни?..
— Уезжаю я, — отрывисто сказал мужчина. — Вот. Дочь позвала. Говорит, нехорошо, папа, что ты так далеко живешь и внуков не видишь. Да и не нравится тебе эта Англия, нехороший у нее климат для твоих старых костей. И еда для твоего желудка… Что тебя там держит? Могила жены? Так неправильно привязываться к мертвым, когда есть живые. И правда, что я тут делаю? Никого у меня тут нет.
— А я? — вырвалось у Насти. — А как же я?
Джованни молча погладил девочку по голове. Он улыбался, но глаза его вдруг стали такими же красными и влажными, как у бабушки, когда та резала лук. Насте вдруг четко вспомнилась та ночь на кухне, разговор бабушки с матерью, и сердце болезненно сжалось в предчувствии новых ужасных перемен.
— А ты, девочка… А ты не плачь! Ты смейся, смейся, как всегда! Всем, кто тебя обижает, — в лицо. Враги этого не выносят. Смейся!
Он отвернулся и принялся складывать картины в большой тряпичный мешок.
— Какую тебе подарить? — спросил, не оборачивась.
— С гондолой. Венецию, — машинально ответила Настя, все еще переваривая новость и пытаясь принять ее. Итальянец, не разворачивая свертков, безошибочно вынул нужный и протянул его Насте.
— Правильно попросила. У тебя волосы цвета венецианского золота… На, сохрани на память о старом Джованни. Кофе будешь? Впрочем, некогда мне сегодня с тобой его пить. Сама видишь, — он обвел жестом комнату, которую девочка в этот день словно увидела впервые. Сегодня ее внимание не отвлекали картины, и она заострила внимание на обстановке. Джованни жил скромно, излишне скромно: из мебели тут был лишь узкий шкаф, софа, стол и два стула.
— Ты будешь рисовать? — спросил вдруг мужчина. И когда Настя подняла не него недоумевающий взгляд, сам себе за нее ответил:
— Нет, рисовать ты не будешь…
Он сунул уже в другой мешок, поменьше, ящичек с красками и кистями, который до этого растерянно держал в руках.
— Не годится это для тебя. Художник — это такая профессия, которая тебя не прокормит. Тебе другое надо…
С этими словами он покопался в куче вещей, сваленных рядом с картинами, и вытащил кожаный чехол.
— Ну и что, что ты — женщина. Женщине тоже будет интересно, — пробормотал итальянец, суя девочке в руки чехол. — На, на память о старом Джованни. Сохрани и пользуйся вместе с моими советами. Надеюсь, они тебе пригодятся.