За своими переживаниями Полина пропустила первые звоночки другой беды, которая подкрадывалась незаметно, на цыпочках, из-за спины. У Игоря завелась своя тайна. Он стал задерживаться на работе, а дома почти не уделял Полине время: включал компьютер и погружался в работу, писал статьи, какие-то письма. И настроение его тоже поменялось, но даже если бы Полина заострила на этом внимание, не смогла бы правильно «прочитать» его. Радует ли его что-то или тревожит? Но Полина тем временем погружалась в темень уныния: без придумываемых историй мир для нее стал черно-белым, как карандашный набросок. Она старалась научить себя жить по-другому — без «историй в голове», не примеряя привлекающих ее внимание прохожих на роли персонажей, не придумывая «жизни» и характеры сидящим напротив нее в метро пассажирам. Ей бы и хотелось писать как раньше, просто для себя, без стремления издаться, но все ее вдохновение разбивалось о чувство осознания бесполезности этого дела.
К унынию добавилось плохое самочувствие, которое Полина поначалу списала на отголоски стресса. И только когда утренняя тошнота стала регулярной, забеспокоилась и сделала тест.
Когда она собралась объявить Игорю о своей беременности, он первым начал разговор. Тот день так и отложился в памяти Полины какими-то мелочами и деталями, а все важное ушло, словно вода сквозь решето. Она помнила, какая была погода: с цветом черемухи вернулись майские холода, и ветер швырял в окно редкие капли дождя, а отопление уже отключили, и на стылой кухне Полина пыталась согреться, включив газовые конфорки и кутаясь в толстый вязаный свитер. Ей запомнилось лицо Юрьева: эмоции на нем менялись, как узоры в калейдоскопе — от торжественно-радостного, с которым он вернулся с работы, до виноватого. Она даже помнила свои мысли во время того монолога Игоря, отчеркнувшего ее старую жизнь от новой: почему-то ее вниманием всецело завладел пожелтевший угол, и думала она, что надо бы побелить потолок. Только слова Игоря не касались ее сознания: губы его шевелились, а звук словно выключили поворотом ручки. Как так вышло, что весь его долгий монолог прошел мимо ее слуха, что за феномен тогда приключился? Может, защитная реакция ее сознания, почувствовавшего недоброе с самого начала?
— Полина, надеюсь, ты меня поймешь, — прорезалась наконец-то сквозь вакуумную тишину единственная фраза.
— Я тебя всегда понимала, — ответила она машинально.