Леди второго сорта

Келд поспешно отвел взгляд, суетливо одернул старомодный полосатый пиджак, и рванул прочь из спальни, а я понаблюдала, как исчезает в высоком проеме худая, похожая на грача фигура, и попробовала поднять правую руку. С трудом, но удалось. Вот только легче от этого не стало.

– Господи, это еще что?

Я разглядывала изящную, почти прозрачную кисть, смотрела на тонкие пальчики и на круглые розовые ноготки, и понимала, что схожу с ума. Рука была чужой. Уж это-то я могла определить. Где загар? Где яркий маникюр? Где шрам от падения с колеса обозрения? Где кольцо, в конце концов? Я пошевелила пальцами. Хрупкие, изящные, они послушно подчинились. Душу окатило таким ужасом, что мне захотелось громко завизжать, и лишь усилием воли я смогла сдержать этот порыв.

«Успокойся, Динка, – приказала себе самым твердым тоном, на какой была способна. – Это глюки. Скорее всего, ты сейчас лежишь в больничной палате, а мозг выдает тебе картинки несуществующей жизни. А как ты хотела? Головой ударилась? Ударилась. Вот и последствия».

– Видите, доктор Штерн, миледи пришла в себя, но никого не узнает и не помнит, что с ней случилось, – громкий голос Келда заставил меня взглянуть на открывшуюся дверь.

Ага. Глюк привел с собой еще одного. Окладистая седая борода, костюм-тройка, серебряная цепочка, свисающая из нагрудного кармана, внимательный взгляд и благообразное лицо – да у меня, оказывается, богатое воображение! Это ж надо таких колоритных персонажей придумать!

– Леди Изабелла.

Доктор Штерн остановился рядом с кроватью, потянул цепочку, доставая из кармана круглые часы, взял меня за руку и уставился на циферблат, видимо, считая пульс.

– Как вы себя чувствуете? – спустя пару минут участливо спросил доктор. – Что-нибудь болит?

– Вроде бы, нет. Только я почему-то не чувствую ног.

– Так-так. Не чувствуете, значит. Совсем?

– Совсем.

Штерн как-то странно провел рукой над моим телом и едва заметно нахмурился, но тут же постарался придать лицу благожелательное выражение. С таким обычно врачи объявляют тяжелобольным, что не нужно отчаиваться, и что все обязательно будет хорошо.

– Что ж, это не самое страшное. Главное, что вы очнулись, а все остальное поправимо, – преувеличенно бодро произнес Штерн, и я поняла, что он тоже врет.

– Простите, а что со мной было?

Я решила пока не спорить и вести себя так, будто верю происходящему вокруг.

– Вы действительно не помните?

Доктор нахмурил брови и посмотрел на меня с непонятным подозрением.

– Леди Изабелла, вы упали с лестницы третьего этажа.

Да с чего вдруг? Мы с тетей Фимой всегда на втором жили.

– Вы уверены?

Я удивленно уставилась на доктора, правда, потом вспомнила, что это все не по-настоящему, и заставила себя успокоиться.

– Разумеется. Как я могла забыть? А на лестнице в тот момент еще кто-нибудь был?

– Судя по рассказам слуг, только вы.

– И что, я просто так взяла и упала?

Я недоверчиво прищурилась. Доктор с магом переглянулись и замялись.

– Да ладно, говорите, как есть.

Я попыталась усмехнуться, но получилось неважно. Губы казались чужими.

– Может, я просто спрыгнуть хотела?

Как всегда в критической ситуации, меня тянуло на стеб, и я ничего не могла с собой поделать.

Штерн с Келдом снова посмотрели друг на друга, доктор кашлянул, а маг покраснел и выпалил:

– Ну что вы такое говорите, леди Изабелла? Конечно, вы упали совершенно случайно. Поскользнулись на припорошенной снегом площадке и…

Он не договорил, но показал руками стремительное падение.

– Подождите, что-то я не пойму, где эта лестница находится?

– Так от бельведера вниз идет, к главному входу, – пояснил Келд.

– И что, я прямо к этому самому входу приземлилась?

– Боюсь, если бы вы упали с такой высоты, мы бы сейчас не разговаривали, – вздохнул доктор. – Нет, вам повезло, падение оказалось недолгим. Вы позволите, миледи? – Штерн, не дожидаясь ответа, сжал мою правую руку и резко вонзил в нее какой-то острый предмет.

– Ай!

Это что же, я ощущаю боль даже во сне? Или это не сон?

По спине пробежал холодок.

– Потерпите, миледи. Ну-ка, а так?

Штерн ухватил левую ногу, но я не почувствовала ни его прикосновения, ни укола тонкой иглы, которую он всадил.

– Больно? – с надеждой посмотрел на меня доктор.

Я помотала головой, пытаясь осознать, что все происходящее мне не чудится.

– Очень странно, – пробормотал Штерн. – Я надеялся, что нервные импульсы сохранились.

– Почему я ничего не чувствую?

Я взглянула на доктора, прикидывая, насколько реально происходящее. Может, все-таки глюки?

– У меня что, поврежден позвоночник?

– У вас был небольшой ушиб, но он уже прошел, все кости целы, трещин нет. Пока сложно понять, почему вы так долго не приходили в себя, и от чего исчезла чувствительность нижней половины тела.

Штерн отвечал мне, но выглядело это так, словно он говорит, скорее, с самим собой. Кустистые брови нахмурились, глаза за круглыми стеклами очков стали задумчивыми и отрешенными, а мягкие, чуть обвисшие щеки смешно подрагивали, отчего доктор казался похожим на бульдога.

– Что ж, будем надеяться, со временем чувствительность вернется, – преувеличенно бодро сказал Штерн и добавил: – Как и память.