Леди в озере. Худой человек. Выстрел из темноты

Я наклонился за ней и увидел толстое колено Коуни, устремленное мне в лицо. Я отпрянул в сторону, выпрямился и со всей силы ударил полицейского в переносицу. Дико взвыв, левой рукой он зажал нос, а правой схватился за кобуру. Сбоку, размахивая опущенной вниз рукой, ко мне бросился Доббс. Удар дубинкой пришелся точно в левое колено, нога онемела, и я тяжело опустился на землю, скрежеща зубами и отплевываясь виски.

Коуни отнял руку от залитого кровью лица.

— Господи, — закричал он хриплым отвратительным голосом. — Кровь, моя кровь.

Издав дикий рев, он нацелился ногой в мою голову. Я сумел увернуться, и нога попала в плечо. Но все равно удар вышел чувствительный.

Доббс бросился между нами со словами:

— Ладно, хватит, Чарли. Не стоит осложнять.

Коуни сделал три шаркающих шага назад и, не отрывая руку от лица, сел на подножку полицейской машины. Нащупал в кармане носовой платок и стал прикладывать его к переносице.

— Погоди минутку, — бормотал он. — Только одну минутку, приятель. Одну маленькую минутку.

— Успокойся, — сказал Доббс. — Хватит с него. Все идет как надо.

Он медленно опустил дубинку к ноге. Коуни поднялся с подножки и, пошатываясь, двинулся вперед. Доббс положил ему руку на грудь и мягко остановил. Коуни попытался оттолкнуть его руку.

— Он мне кровью заплатит, — прокаркал он. — Пусть он мне кровью заплатит.

— Ничего не поделаешь, — резко сказал Доббс. — Успокойся. Все, что мы хотели, мы получили.

Коуни повернулся и тяжелой походкой ушел за машину. Прислонился к ней, продолжая бормотать что-то сквозь носовой платок. Доббс сказал мне:

— Поднимайся, дружочек.

Я поднялся, потирая колено. Нерв в ноге дергался, как разъяренная обезьяна.

— Садись в машину, — велел мне Доббс. — В нашу.

Я залез в полицейский автомобиль.

— А тот драндулет ты поведешь, Чарли, — сказал Доббс.

— Я ему все его чертовы крылья покорежу, — прорычал Коуни.

Доббс поднял с земли бутылку, швырнул ее за забор и сел в машину рядом со мной. Нажал на стартер.

— Это тебе зачтется, — сказал он. — Не надо было его бить.

— А почему бы и нет? — спросил я.

— Он парень, в общем-то, неплохой, — сказал Доббс. — Немного шумливый только.

— И простой, — сказал я. — Совершенно простой.

— Только ты ему об этом не говори, — предупредил Доббс. — А то обидится.

Коуни захлопнул дверь «крайслера» и завел мотор, так скрежеща коробкой передач, будто хотел сорвать ее. Доббс осторожно развернулся, и мы поехали на север мимо кирпичного завода.

— Наша новая тюрьма тебе понравится, — заметил он.

— И какое будет обвинение?

С минуту Доббс раздумывал, мягко ведя машину и поглядывая в зеркало, не отстает ли Коуни.

— Превышение скорости, — сказал он. — Сопротивление при задержании. ВНТ. ВНТ — это на полицейском жаргоне означает «вождение в нетрезвом состоянии».

— А как насчет ударов в живот и по плечу, принуждения пить под угрозой нанесения телесных повреждений, запугивания револьвером и нанесения удара дубинкой безоружному? Из этого как, ничего не удастся состряпать?

— А, про это забудь, — устало сказал Доббс. — По-твоему, я считаю все это в порядке вещей?

— А я думал, город очистили, — сказал я. — Думал, что теперь порядочный человек может без пуленепробиваемого жилета пройти ночью по улицам.

— А его и подчистили, — сказал Доббс. — Только не до конца. А то ведь можно и грязного доллара лишиться.

— Так лучше не говорить, — заметил я. — А то можно и жетона лишиться.

Доббс засмеялся.

— Да и черт бы с ним, — хмыкнул он. — Через две недели я буду уже в армии.

Для него инцидент был исчерпан. Потерял всякий смысл. Доббс отнесся к нему как к чему-то само собой разумеющемуся. И даже не расстроился.

26

Тюремный блок был новехонький. Серые, как на военном корабле, стены и двери еще блестят свежей краской, лишь в двух-трех местах обезображенной плевками. Лампы верхнего света утоплены в потолке и скрыты массивной панелью из матового стекла. У стены камеры стоит двухъярусная койка, наверху, завернувшись в темно-серое одеяло, храпит человек. По тому, что спать он лег рано, что от него не пахло ни виски, ни джином и выбрал он верхнее место, чтобы никому не мешать, я понял, что в камере он старожил.

Я сел на нижнюю койку. Револьвер у меня забрали, но карманы не обшаривали. Я достал сигарету и потер горевшее опухшее колено. Боль отдавалась даже в лодыжке. Виски, которое я, закашлявшись, выплюнул себе на пиджак, пахло отвратительно. Я приподнял полу пиджака и выдохнул на нее дым. Дым поплыл вверх, обволакивая плоский светящийся плафон на потолке. Где-то далеко, в другом конце тюрьмы, пронзительно кричала женщина. Здесь же было покойно, как в церкви.

Женщина все кричала. Вопли ее звучали пронзительно, тонко и неестественно и походили на вой койотов на луну, не хватало лишь той верхней пронзительной нотки, какая бывает у койотов. Через какое-то время вопли стихли.

Я выкурил две сигареты подряд, а окурки выбросил в маленький унитаз в углу камеры. Мужчина на верхней койке храпел по-прежнему. Единственное, что я смог разглядеть из его внешности, были жирные лоснящиеся волосы. Спал он на животе. Хорошо спал. Ему было лучше всех.