Леди-послушница

Дальнейшее произошло стремительно. Как в жутком сне, Милдрэд увидела его совсем близко – одной рукой он охватил талию девушки, а другой приблизил ее голову к себе и стал целовать. Замершая, оглушенная, она не сопротивлялась, но уже через мгновение стала вырываться, бить его по голове и плечам, уворачиваться. Тщетно – она и не подозревала, насколько он силен. Ей хотелось закричать, завизжать, но от ужаса голос пропал. А Юстас гнул ее как тростинку, пытаясь повалить, пока они оба не упали, и он оказался сверху, придавив ее собой. С ужасом Милдрэд ощутила, как он покрывает поцелуями ее шею и лицо. Девушку едва не замутило от отвращения, она хотела кричать, но только стонала и давилась глухими рыданиями.

В какой-то миг он приподнялся, она увидела над собой его искаженное лицо, покрытое струпьями, с кровоподтеком у рта. Ее передернуло от отвращения, и она плюнула в это лицо.

Юстас замер.

– Никогда, – твердо и упрямо выдохнула она. Ее глаза светились презрением. И добавила: – Чудовище!

Принц ощутил болезненный укол в груди. Чудовище – он слышал это слово с детства. Все говорили о нем так – отец, мать, жена, слуги. И вот теперь она. И больше не было тепла в ее глазах. Ну что ж. Он и поступит, как чудовище. Он возьмет ее как зверь, он сгрызет ее, против воли, как волк получает лань. От нее ничего не останется.

Он стер плевок и засмеялся сухим смехом, который перешел в демонический хохот, громоподобный вначале, потом даже с каким-то повизгиванием. И вдруг сильно ударил ее по лицу. Потом еще раз, еще…

Ее голова моталась из стороны в сторону, но она не издавала ни звука. Это разъярило его еще больше, но и возбудило сверх всякой меры. Он схватил ее, поволок, как тряпичную куклу. Она казалась ему сломанной игрушкой, но покорной, уступившей. Юстас тащил свою добычу, глухо рыча, сам не понимая, отчего мечется. Опомнился у каменных руин старой башни – здесь некогда приносили человеческие жертвы. Вот и он сейчас овладеет ею, потом перережет горло, и никто ни о чем не узнает. Это будет его жертва тому темному, кто таится в нем, тому, кто не позволяет никому – даже ей! – произносить это мерзкое слово… Его второе имя – чудовище!

У него уже не было сил сдерживаться. Он бросил ее на россыпь камней, стал лихорадочно теребить завязку штанов. Девушка лежала как неживая, но едва он стал задирать подол ее платья, очнулась, вскинулась – и ему вновь пришлось повалить ее на землю ударом. Потом он рванул ее сюрко у горла – плотная ткань не сразу поддалась, а ему так хотелось добраться до ее тела, ощупать ее кожу. Он урчал как зверь, когда мял ее грудь… такую тугую, упругую, податливую. Юстас даже не замечал, что она сопротивляется, ловит его руки, выгибается, почти сбрасывая его. Но он все же примял ее под себя, стал раздвигать сильным коленом ее сведенные ноги.

– Нет! – она все же закричала, чувствуя, что он одолевает, схватив его за волосы и стараясь оторвать от себя его лицо, уворачивалась от лихорадочных поцелуев. – Не смей кусать меня! Мерзость! Убью тебя!

И вдруг ощутила под шарившей вокруг ладонью что-то твердое, грубое и острое. Едва осознавая, что делает, она сжала камень в руке и изо всех сил ударила Юстаса по голове. Еще раз, еще.

Когда он обмяк, она не сразу поняла это и лишь ощутила, что ей стало легче. Скинув его с себя и вскочив, Милдрэд хотела бежать, но не могла сдвинуться с места. Оцепенев от страха, она смотрела на окровавленный осколок камня у себя в руке и неподвижного принца на земле. Он лежал, уткнувшись лицом в каменистую насыпь, капюшон спал с его головы, и волосы на затылке были темными от крови.

– О небо! Я убила его!

От ужаса у нее пошла кругом голова, ноги ослабели, и она опустилась на колени подле насильника, какого недавно так жаждала убить. Теперь же понимала лишь одно: если она и впрямь лишила его жизни, то убьют ее саму.

Милдрэд не помнила, сколько просидела подле принца, глядя на его окровавленную голову и пытаясь собраться с мыслями. С одной стороны, она защищалась, но с другой, если она убила Юстаса, то… Ей ведь даже некуда идти. На ее руках кровь, ее поймают, погубят, уничтожат, казнят самой жуткой и позорной казнью, какая только может существовать.

Но разве она сможет жить, сделавшись убийцей? У нее была такая спокойная налаженная жизнь, ее все любили и баловали, и сама она старалась всем приносить радость. И вот в ее жизни появилось это. Мир рухнул – если в ее жизнь пришли насилие и смерть, то ей самой, Милдрэд Гронвудской, в этом мире нет больше места!

От этих сумбурных и полных отчаяния мыслей ее отвлек стон. Она вздрогнула и поглядела на доселе неподвижного принца. Он пошевелился, он приходил в себя. Значит, жив!

Вместе с ним что-то ожило в душе девушки. Какой бы ужас ни внушала ей мысль о смерти Юстаса, живой он был не менее страшен.