Леди-послушница

– Давно это было, – поправляя головное покрывало, отозвалась почтенная дама. – Хорса много лет не бывал в наших краях, но раз прибыл – жди неприятностей.

– Неужто этот злодей намерен посватать нашу красавицу? – воскликнула какая-то из более пожилых служанок, которая тоже могла припомнить неукротимого разжигателя смут.

– Что? Этот старик хочет стать моим мужем? – возмутилась Милдрэд, уже прикинувшая в уме, что упомянутый Хорса по меньшей мере годится ей в отцы.

– Храни вас Бог, миледи! – всплеснула руками мистрис Клер. – Хорса прибыл как сват и намерен представить вашему батюшке предполагаемого жениха.

– А самого жениха ты видела? Каков он из себя?

Мистрис Клер выдержала паузу, наслаждаясь ощущением собственной важности.

– Какой? – она с удовольствием оглядела юную леди. – Да уж, клянусь былой невинностью, он вам не пара. Думаю, из этой затеи ничего не выйдет. А собой он… ну, молодой, ну, нарядный, вежливый такой… Хотя говорят, что он саксонский принц.

– Принц? – восхищенно и заинтригованно переспросила Милдрэд.

– Ну саксы величали его так, называли Эдмундом Этелингом. Правда… Ах, не много ли я болтаю? Вот что, деточка, там еще осталось немного горячей воды? Неплохо бы и мне попарить свои старые косточки.

Клер снова сделалась такой же, как и всегда: властной, упивающейся своим положением жены сенешаля и наставницы юной леди Гронвуда. И с довольным видом улыбнулась, когда Милдрэд распорядилась приготовить ей ванну. Одного Клер не заметила – как девушка торопливо облачилась в темное платье, еще недавно с таким негодованием отвергнутое, как отдала преданной Берте какие-то наставления и, накинув широкий плащ, поспешила к двери.

Однако за порогом кухни наткнулась на Утреда: уж если ему было велено не выпускать Милдрэд из кухни, у девушки не оставалось никакой надежды проскочить. Этот пожилой поджарый воин с вечным налетом щетины на щеках и хитро прищуренными глазами – отнюдь не простодушная болтушка Клер, им управлять не так легко. Но, встретившись взглядом с юной леди, Утред неожиданно подмигнул ей.

– Клянусь святым Дунстаном… мне и самому интересно.

Они обменялись заговорщическими взглядами, и Милдрэд даже чмокнула старого солдата в щеку, а он знаком предложил ей следовать за ним к одному из мощных контрфорсов донжона [14]. Оглядевшись, Утред быстро открыл узкую, почти незаметную дверцу в основании контрфорса. Это был тайный ход, о котором мало кто знал, и отсюда вверх уводила узкая винтовая лестница, выбитая в толще стены.

Лестница на первый взгляд заканчивалась тупиком, однако Утред повернул небольшой рычаг, отодвигающий часть стены, – и они оказались перед занавешенным проходом в читальню, где барон Эдгар вел приватные беседы.

Девушка и солдат прислушались. Из-за узловатой ткани изнанки гобелена долетал незнакомый Милдрэд голос, при звуках которого Утред сразу нахмурился. Говорили на саксонском:

– Вы не даете нам согласия, Эдгар, ссылаясь на вашу присягу Стефану Блуаскому. Но не лукавите ли вы, особенно сейчас, когда тот, кто именует себя королем Англии, находится на грани интердикта [15]? Сейчас многие могут отречься от него из-за неладов Стефана с Папой [16]. И если вас и такое не поколебало, то вы просто предаете нас. Нас – саксов! Свое племя, в то время как мы взываем к вам и просим поддержки.

Он выступал в роли просителя, однако голос его звучал властно и непреклонно. Милдрэд опешила: никто еще так не разговаривал с могущественным гронвудским бароном. Девушка хотела что-то сказать, но Утред приложил палец к губам, а сам немного отодвинул край гобелена, так что они могли видеть происходящее.

В довольно просторном помещении читальни было светло: горело много свечей, да и окно, со вставленными в раму мелкими пластинками слюды, давало достаточно света. У противоположной стены Милдрэд увидела родителей: леди Гита казалась взволнованной, а вот барон Эдгар, облокотившийся на покрывавший стену ковер, выглядел спокойным и невозмутимым. Это был еще красивый широкоплечий мужчина, довольно плотного сложения, в опушенной по зимней поре одежде, а каштановые, слегка вьющиеся волосы лорда придерживал красивый золотой обруч – его баронский венец, который Эдгар носил в особых случаях. Милдрэд почувствовала обиду, что отец надел его ради этих людей, которые разговаривают с ним в столь непочтительном тоне. Она узнала многих из пришедших и была поражена тем, что вечно в чем-то нуждающиеся и постоянно взывающие к милости ее родителя таны сейчас стоят перед ним, будто обличители на суде. Причем все сгрудились вокруг какого-то чужака в довольно потрепанном плаще и с абсолютно лысой головой, который держался так, словно имел право повелевать. И именно к этому наглецу обратился Эдгар Гронвудский в своей неизменной, снисходительно-спокойной манере: