– Нужно что-то делать! – вскочила я. – Операция, искусственное дыхание, де… дефибрилляция…
– Триста вольт ему в ноздри! – фыркнул Мальцев. – Дайте нашатырь, Янка в обмороке!
– Ты что не понял, дед умирает! – Бизя схватил Елизара за шиворот и потряс вместе с мартышкой.
– Да идите вы! – вёртко вывернулся из захвата Мальцев. – Он же… он же… – Захлебнувшись от возмущения, Мальцев бережно положил мартышку на полку, и ловко расстегнул на Сазоне пиджак. – Он даже спит в бронежилете!! Привычка у него, бля, такая! Хоть всю обойму с двух шагов в него разряди, ничего с вашим дедом не будет! Блатной у него жилет, нанотехнологии, бля!! Только… только вот фляжку с коньяком прострелили, гады. Не мог он её под жилет сунуть! – Мальцев вожделенно облизал пальцы, испачканные пахучей жидкостью, которую я приняла за кровь.
Под рубашкой у деда действительно отблескивал невиданным серебристым материалом бронежилет.
Сазон открыл один глаз, хитро глянул на нас и… подмигнул.
– Эх, цуцик, – вздохнул он, – весь кайф мне обломал! Как они причитали, как плакали! Когда ещё такое услышишь?!
– Ну дед… – задохнулся от бешенства Бизя. – Ну ты и сволочь! У нас весь автобус в кровище, раненый есть, а ты комедию ломаешь. Тьфу!
– А как мне ещё узнать, любите вы меня или нет? – прищурился дед. – И потом, думаешь, если пуля в бронежилет попала, то это не больно?! Я без сознания честно свалился! У меня теперь синячина во всю грудь будет! О! – Он распахнул жилет и хвастливо продемонстрировал небольшой кровоподтёк.
– Я ж говорю, триста вольт ему в ноздри! Дайте мне нашатырь, Янка в обмороке!
– Добрый ты, цуцик, – хохотнул Сазон. – Держи на припарку своей обезьянке! – Он протянул Елизару простреленную фляжку, на дне которой болтался коньяк.
Я поцеловала Сазона в колючую щёку и протянула ему мобильник, который давно надрывался тревожной Пятой симфонией.
– Карменка? – состроив умильную физиономию, крикнул дед в трубку. – Нет, всё хорошо! Нет, зря у тебя сердце ёкнуло! Я жив, здоров, только фляжка прострелена! Коньяк утёк, представляешь?! Как Дашка? Сказала «папа»?! Кому? Сантехнику?! А что он у нас делал? Кран чинил… Дорогая, если ещё хоть один сантехник починит в нашем доме хоть один кран, то никто, никогда не назовёт его папой. Ферштейн?! Шопесдес, дорогая! Я скоро приеду.
Пока дед болтал, Адабас осмотрел рану на ноге у Германа Львовича.
– Ерунда, – сказал он. – Кость не задета, а кровь сейчас остановим. – Взяв из аптечки бинты и вату, он умело перебинтовал математику ногу.
Хлебнув коньяку, обезьяна пришла в чувство и теперь шатко восседала на привычном месте – плече поэта, придерживаясь лапой за его буйные кудри. Мальцев подошёл к Адабасу.
– Кажется, мы незнакомы, – Елизар протянул Адабасу руку. – Елизар Мальцев. Поэт, прозаик, художник и композитор. В свободное от работы время занимаюсь бизнесом.
– Просто шаман, – представился Адабас и пожал Елизару руку.
– А с каких это пор ты композитором стал? – заорал дед. – Что, шоу-бизнес покоя не даёт? Славы Игоря Крутого захотел?
– Я серьёзной музыкой занимаюсь, – нахмурился Елизар. – Патриотической.
– У-у-у! Ну, на твой пиар у меня денег не хватит. Сам пробивайся.
– Пробьюсь! – гордо вскинул голову Елизар.
Бардак в автобусе царил страшный. На полу – грязь, кровавые следы, сваленные в кучу автоматы и пистолеты. Большую часть прохода занимал мотоцикл. Воняло кровью, потом, коньяком, псиной и грязной мартышкой. Мы опять остались живы в смертельной игре под названием «Путешествие на Алтай». Мы мчались вперёд, и я уже потеряла счёт времени, которое оставалось у нас, чтобы спасти семью Жака Бреля. Но самое главное – мы опять были все вместе, и можно было, наконец, во всём разобраться.
Я подошла к Гаспаряну, который сидел по-турецки возле кучи оружия. Закрыв глаза, он раскачивался вперёд-назад и тихонько мычал.
– Гансик, – сказала я, погладив его по плечу. – Ты опять съел капсулы?
– М-м-м, – отрицательно замотал Ганс головой.
– Они у тебя во рту?! – догадалась я.
– М-м-м, – кивнул Гаспарян.
– Тогда… – Я не рискнула подставить руку, вытащила из сумки платок и сунула его Гансу под подбородок. – Тогда выплюнь, Гансик, дрянь эту! Выплюнь!
– М-м-м, – замычал Гаспарян, склонившись над платком, но ничего не выплюнул.
– Ты что, издеваешься? – Бизя подскочил к Гансу, схватил его за плечи и начал трясти изо всех сил. Голова у Гаспаряна заходила ходуном, как у тряпичной куклы. – Опять ваньку валяешь?! Плюнь!! Плюнь, я сказал!!
– Стой, сынку, – остановил Бизю дед. – Стой, я тебе говорю! У парня нервный срыв, заклинило его, вот он рот и не может открыть! На войне такое бывает.
– М-м-м-м, – интенсивно затряс головой Ганс, – м-м-м!
– Что же делать-то? – схватился за голову Глеб. – Опять всё заново началось – капсулы внутри у Ганса, и их никак нельзя достать! Что делать-то?! – заорал он.
– Эх, жалко последний коньяк Янке споили! – вздохнул Сазон. – Сейчас через нос бы ему залили, мигом бы спазм сняло!
– М-м! – испуганно отшатнулся Ганс.
– Надо ему ножом зубы разжать, – посоветовал Мальцев и взял со столика большой кухонный нож, которым мы резали хлеб.