Леди мэр

— Во что я верую — мое дело. Только покуда эта ведьма там сидит — меня ты туда ни кнутом, ни пряником не загонишь. Убирай ее, чтобы и запаху ее там не было. Нам двоим там делать нечего. Тогда, может, и подумаю…

— Ну ты свихнулся. Как я это сделаю? С кем? Подскажи!

— А это уж твои дела, Захарий. Вон как ты ловко губернаторишку упаковал. Значит, могешь? Когда приспичит?

…А я, как всегда, ни ухом, ни рылом…

Глава седьмая ПЛОВЕЦ

Сижу себе в радиостудии, простуженная вусмерть, прихлебываю чай с лимоном и долдоню в микрофон:

— Добрый вечер, город! Сегодня пятница, и я у микрофона. Сначала о приятном. Мэрия договорилась об открытии в будущем году в нашем городе филиалов Московского университета и областного пединститута. Экзамены будут приниматься и занятия проходить на первых двух курсах на месте. Без отрыва от дома. Так что, мальчики и девочки, напрягитесь. Теперь об остальном… наконец возобновлена проводка водопровода в слободу. Правда, из труб, бывших в употреблении… также оборудованы безопасные переходы возле школ и детского сада, но, в общем, несмотря на некоторые подвижки, положение в городе остается стабильно-паскудным. Вниманию пенсионеров — владельцев жилых домов с печным отоплением. В общем, кто закупил дрова на зиму, приходите, мэрия оплатит половину ваших дровишек и угля из своих. Желаю хорошо провести выходные… По непроверенным слухам, возле моста со страшной силой клюет окунь. А теперь — музыка! И пока-пока!»

Я выключаю микрофон. Радиокрыса из-за стекла показывает мне большой палец. И заглядывает в микрофонную.

— Лизавета Юрьевна, товарищ Лыков звонил. Просил вас заглянуть к нему в ментовку… Тут же рядом…

— Перезвони майору. Я там ему все внутренние органы своим чихом перезаражу. Если срочно — я дома.

Я снимаю с башки парик и щупаю маковку. Волосня колется как иголками. В стекле я вижу свое отражение. Волосы, конечно, растут. Только будто серой хозяйственной солью присыпаны. Лохматов сказал как-то, что это «седина стрессовая». А Эльвира просто достала с какими-то уникальными подкрасками. Вместо башки у меня не то пьяный еж сидит, не то потертая сапожная щетка присобачена.

— Ну как я тебе? Обрастаю?

— Очень мило, — виляет она. — Вам идет.

Я перебрасываю ей парик. Он у меня расчесан, подвит и выкрашен — в цвет махагон.

— Примерь… Дарю… — заявляю я. — Все. С меня хватит. Я в нем потею, и голова чешется.

— На вашем месте я бы не торопилась.

— Страшна, что ль? Так и на это — плевать.

Я и не догадываюсь, что она уже вошла в город Сомове — еще одна беда на мою голову.

Сидит в лыковском начальственном пенале и хмуро наблюдает за тем, как майор Серега кормит из пакетика кормом вуалехвостов и прочую золоченую рыбью мелочь в новеньком аквариуме. А Лыков журчит:

— Тут у нас в области один. Был в Штатах. По обмену… Так у них в участках у шерифов исключительно аквариумы с рыбками стоят… И специальной музыкой. А знаешь для чего?

— Не знаю.

— Служба-то нервная, почти что как у нас. Они там погоняют гангстеров… Может, даже из русской мафии. Из своих роскошных кольтов постреляют, кого надо, понервничают. И к аквариумам. На рыбок смотреть… Для психологической разгрузки. Я своим сказал тут, а они, балбесы, вот этот ящик из Москвы приперли. С рыбками…

Касаткин катает желваки под скулами. Он выглядит странновато в ментовке — в новехонькой черной форме, с краешком тельняшки, выглядывающей в распахе куртки, эмблемой морской десантуры на рукаве, в черной портупее, в погонах капитан-лейтенанта. Он высок, мощен, плечи в сажень, выгоревшие где-то на солнце добела брови и ресницы и не загорелое, а обожженное солью и зноем красноватое рубленое лицо, как будто сложенное из одних углов.

— Слушай, майор, кончай с рыбками… Это твой город? Вид с набережной?

На столе перед Лыковым лежит яркий измятый детский рисунок. На нем река, кораблики, краны над портом и собор в Заречье. И очень много белых чаек.

Серега чешет затылок:

— Да вроде он самый… А может, и не он… Мало ли ребенку что намалевать вздумается…

— Маша не просто ребенок. У моей дочки исключительно точный глаз. Ей обещают большое будущее. Она не могла ошибиться. И на конверте штамп почтовый — Сомово! Она мне всегда свои рисунки присылала. Потом мы выставку устраивали… Для всего подъезда…

— А где конверт, служба?

— Да у меня там одна дура убиралась… Выкинула… У меня почтовый ящик от подписки лопался. Никто не вынимал…

— Где ж ты был столько? Без Москвы? Если не секрет?

Касаткин дергает щекой.

— Далеко. Бананы возил…

— И какой мощности?

— А это не твое дело. Письмо Машка вкинула где-то тут… У вас…

— Допустим. Ну и когда это было. Когда они тут были?

— Почему — были? Они — есть…

— Допустим… И когда это рисовалось?

— Летом. Возможно, в августе.

— Слушай, гражданин Касаткин. Как там тебя?

— Денис Иваныч. Можно просто Денис.