- Конечно. Видите ли... Лувр давал мне за них десять тысяч фунтов стерлингов, а кайзер, гостившие у меня в прошлом году, предложил вдвое больше, но не получил их.
- Двадцать тысяч фунтов стерлингов? - спросила Анетта, понижая голос, поскольку еще питала большое уважение к деньгам. - Вы считаете, кайзер действительно заплатил бы столько, если бы их ему предложили?
- Не колеблясь. Я бы даже не удивился, если бы о" объявил войну Англии или Швейцарии только затем, чтобы завладеть моими скарабеями... Он тоже меценат.
Анетта пометила сумму вопросительным знаком и тщательно занесла имя возможного покупателя - императора Германии. Это был интересный рынок сбыта, но он, разумеется, ставил нравственную проблему, ибо друзьям Армана было бы все-таки сложно вступить в переговоры с кайзером, которого они ненавидели. У нее вдруг мелькнула мысль, не проще ли было бы доверить тайну своему новому другу: Дики так понятлив, быть может, он даже помог бы им ограбить самого себя. Безграничное, немного детское восхищение, которое он ей внушал, было таким, что она не смогла удержаться и призналась в этом Арману; возмущению молодого анархиста не было границ.
- Он подлец. Единственное, что можно сказать в его пользу, так это то, что его подлость настолько очевидна, что он работает, в некотором роде, на нас: он ускоряет революционный процесс. Эгоистичный сибарит, заботящийся лишь о собственном удовольствии. Нет ничего отвратительнее этого равнодушного либерализма, который стремится утвердить цинизм и скептицизм как одну из форм мудрости... И он пускает золотую пыль искусства себе в глаза, чтобы не видеть окружающие его уродство и нищету... Она сделала попытку возразить:
- Но он так добр и так великодушен. Он помогает выжить десяткам художников, писателей, музыкантов... Без него они бы умерли с голоду или ничего бы не создали.
- О, в этом я не сомневаюсь, - сказал Арман и повел плечами. Художник всегда был сообщником правящих классов" и его связи с ними продолжают крепнуть: людей, выходящих из церквей" хотят послать за очередной порцией опиума в музеи, и все по тем же причинам. Когда я слышу из уст буржуа слово "культура", меня так и подмывает схватиться за пистолет15. Нашим поэтам и музыкантам платят за то, что они поют колыбельные народу, убаюкивая его, художникам - за то, что они прикрывают красивой вуалью реальные факты действительности. Не может быть красоты без справедливости, искусства - без достойных человека условий существования. Глендейл - реакционер, распутник, в этом все дело. Народ растопчет его, оставив лишь его клиническое описание в учебниках истории, дабы избежать повторения зла.
Они прогуливались в поле среди нарциссов на склоне горы Пелерен. Арман возвращался с собрания студентов; в руке он держал фуражку, полную вишен, которых они нарвали. Дневной свет и ветер играли в его волосах желтовато-тигровыми отблесками; коренастая фигура, широкие плечи, сильные руки придавали ему тот несколько грубоватый вид, что так точно схвачен в знаменитом рисунке из "Папаши Пенара". Леди Л. вырезала рисунок и наклеила его на изображение святого Кирилла на русской иконе, которая висела у нее в павильоне. Огромное озеро с его городишками, голубые горы, отдаленный звон колокольчиков невидимого стада, кристальная чистота звучания которых, казалось, воспевает чистоту воздуха и снежных вершин, - все это юное лето, так хорошо умевшее поворачиваться спиной к страданиям другого и к уродству" несомненно, также было реакционером-распутником, однако его язык Анетта воспринимала лучше, чем язык Армана.
- Глендейл принадлежит к обреченному классу, единственной целью которого в жизни является то, что они называют "святым эгоизмом".
Анетта вздохнула: она не знала ничего более святого. И не потому, что ей претила сама идея ограбления коллекций Дики" совсем напротив, но она считала поистине глупым тратить затем такое богатство на взрывы мостов и эшелонов" убийства министров, печатание листовок и кормление "товарищей", этих товарищей, которые никогда не слушали музыку, не любовались цветком, не оборачивались вслед красивой женщине.
- Конечно, я сделаю все, что ты захочешь, но... Арман... Нельзя ли хотя бы раз оставить деньги себе, отправиться в путешествие, посмотреть мир, быть счастливыми вместе? Почему ты всегда все отдаешь друзьям? Они же ни на что не годны! Только и могут, что болтать да швырять деньги на ветер. Как этот недотепа Ковальский. Он только и сумел, что взорвать собственную мамашу. Ну разве это не смешно?
- Он все делал по инструкции. Такой досадный случай может произойти с каждым.
- Дорогой, давай ограбим этого добряка Дики, но давай оставим хотя бы часть денег для себя. Мне так хочется попутешествовать! Индия, Турция... Только один год, Арман. Потом мы вернемся и переделаем мир. Но прежде я хотела бы его увидеть, пока он еще так прекрасен...