Леденцовые туфельки

Он нашел мои губы. И снова этот разряд. Точно между нами возникает статическое электричество — и не поймешь, приятно это или больно. И я вдруг поймала себя на том, что думаю о Ру. «Черт возьми! Только не сейчас!» Последовал долгий поцелуй. Я отстранилась.

— Послушай, Тьерри. Мне необходимо объяснить...

Он посмотрел на меня.

— Что объяснить?

— У меня в паспорте указано имя... мне придется назвать его при регистрации... — Я перевела дыхание и договорила: — Ведь на самом деле у меня совсем другое имя, не то, каким я пользуюсь сейчас. В общем, это долгая история. Мне следовало, конечно, все тебе раньше рассказать, но...

Тьерри прервал меня.

— Это не имеет значения. И не надо ничего объяснять. У всех у нас есть за душой то, о чем мы бы предпочли никогда не рассказывать. Какое мне дело до того, что ты сменила имя? Мне важно, кто ты есть, а не то, как тебя зовут или звали — Франсина, или Мари-Клод, или даже, не приведи господи, Кюнегонда.

Я невольно улыбнулась.

— Значит, тебе это не важно?

Он помотал головой.

— Я же обещал, что больше никогда не буду тебя допрашивать. Прошлое есть прошлое. И мне о твоем прошлом знать необязательно. Если только ты не хочешь сообщить, что раньше была мужчиной или еще что-нибудь в этом роде...

Я рассмеялась:

— На этот счет можешь не беспокоиться.

— А я могу это проверить. Так, на всякий случай.

Руки его скользнули по моей спине вниз, а поцелуи стали крепче, требовательнее. Впрочем, Тьерри никогда ничего не требует. И эта его старомодная куртуазность всегда мне нравилась, но сегодня все было немного по-другому — я чувствовала его давно сдерживаемую страсть, его нетерпение, его стремление получить больше, чем я до сих пор ему позволяла. На мгновение мне показалось, что я сейчас утону в волнах этой страсти; его руки скользнули мне на талию, на грудь... Он как-то по-детски жадно целовал меня в губы, в лицо, словно пытаясь застолбить за собой как можно больше моей территории, и все время шептал:

— Я так люблю тебя, Янна, я так хочу тебя...

Я со смехом вырвалась, чтобы глотнуть воздуха.

— Не здесь. Уже больше половины десятого...

Он смешно зарычал и действительно стал похож на медведя.

— Ты думаешь, я собираюсь ждать целых семь недель?

Теперь и руки его словно превратились в медвежьи лапы, так крепко он стиснул меня ими, и я почувствовала мускусный запах его пота, запах сигар и табачного дыма и впервые за всю нашу с ним долгую дружбу вдруг представила себе, как мы занимаемся любовью — обнаженные, потные, на смятых простынях. И при одной этой мысли меня охватило такое изумление и такое отвращение, что...

Я уперлась руками ему в грудь и сказала:

— Тьерри, пожалуйста, не надо...

Он лишь по-медвежьи оскалился в ответ.

— Тьерри, Зози придет буквально через минуту...

— Так давай поднимемся наверх, чтобы она нас тут не застала.

Мне не хватало воздуха, я задыхалась. От него уже вовсю разило потом, и этот противный запах смешивался с запахом холодного кофе, влажной шерстяной материи и выпитого им вчера пива. Его привычного, успокаивающего запаха как не бывало; теперь от него пахло так, что мне мерещились переполненные пивные бары, узкие темные переулки, пьяные незнакомцы, с которыми ночью лучше не встречаться. Руки Тьерри, тяжелые, как камень, жадные, ищущие, были покрыты старческими веснушками, на фалангах пальцев торчали пучки волос.

Я обнаружила, что снова думаю о Ру, о его руках, ловких, как у вора-карманника, с тонкими пальцами и черной полоской машинного масла под ногтями...

— Ну же, Янна, пошли!

Он подталкивал меня к лестнице. Его глаза горели от нетерпения. Мне вдруг захотелось воспротивиться, но было уже слишком поздно. Я сделала свой выбор. Теперь возврата нет и быть не может. И я последовала за Тьерри...

Электрическая лампочка лопнула с таким звуком, словно взорвали шутиху.

На нас так и посыпались брызги стекла.

Сверху доносились какие-то звуки. Явно проснулась Розетт. Я вдруг испытала такое облегчение, что меня пробрал озноб.

Тьерри выругался.

— Мне надо посмотреть, как там Розетт, — сказала я.

Он как-то странно то ли хмыкнул, то ли усмехнулся — пожалуй, это все-таки был не смех. Последний поцелуй — но было уже ясно, что момент упущен. Краешком глаза я сумела заметить, как в темном углу сверкнуло что-то яркое — возможно, просто солнечный зайчик...

— Мне надо посмотреть, как там Розетт, Тьерри, — повторила я.

— Я люблю тебя, — сказал он.

«Я знаю, что любишь».

Было уже десять часов, и Тьерри только что ушел, когда в магазин ввалилась Зози, вся закутанная, в пальто, в высоких пурпурных сапогах на платформе и с огромной картонной коробкой в руках. Коробка с виду была тяжелой, и Зози даже раскраснелась немного. Она осторожно поставила ее на пол и сказала:

— Извини, что опоздала. Но эта штука столько весит!

— А что это? — спросила я.

Зози усмехнулась. Потом вдруг подошла к витрине и вытащила оттуда свои красные туфли, красовавшиеся там последние две недели.