Леденцовые туфельки

До Арсенального порта от площади Бастилии десять минут пешком. Мы сели на один из последних поездов метро, прибывший буквально за десять минут до полуночи. Небо к этому времени почти полностью расчистилось, и мне даже видны звездные кусочки, а облака по краям светятся оранжевым и золотистым. В воздухе чувствуется слабый запах дыма, а в призрачном мерцании только что выпавшего снега бледные шпили Нотр-Дам едва виднеются, хотя до них не так уж и далеко.

— Что мы тут делаем? — спросила я.

Ру улыбнулся и приложил палец к губам. Он нес Розетт, которая выглядела вполне бодрой и смотрела по сторонам широко раскрытыми от любопытства глазами с возбужденным интересом ребенка, которому на самом деле давно пора спать и он наслаждается каждой минутой этого запретного времени. Анук тоже, казалось, вполне стряхнула с себя сон, хотя какое-то напряжение все еще таилось в ее чертах, и это заставляло меня думать, что случившееся на площади Фальшивомонетчиков — что бы это ни было — бесследно для нее не прошло. Большая часть наших гостей осталась на Монмартре, но Мишель пошла с нами, хотя вид у нее такой, словно она боится, что кто-нибудь непременно скажет ей, что она не имеет на это никакого права. Она то и дело касается моей руки — словно случайно, или гладит Розетт по голове, а потом сразу смотрит на свои руки, как будто ожидая увидеть там какую-то метку или пятно, которые доказали бы ей, что все это происходит в действительности.

— Ты не хочешь понести Розетт?

Мишель молча качает головой. Я почти ни слова не слышала от нее с тех пор, как сказала, кто я такая. Тридцать лет тоски и страстного желания придали ее лицу вид вещи, которую слишком часто складывали и мяли; улыбка этому лицу, похоже, не знакома, и теперь она словно примеряет ее, как примеряла бы новое платье, которое, как она почти уверена, ей совершенно не подойдет.

— Тебя всегда пытаются подготовить к утрате, — говорит она. — Но никому и в голову не приходит, что человека нужно готовить и к чему-то совершенно противоположному.

Я киваю.

— Я понимаю. Ничего, мы справимся.

Она улыбается, и на этот раз улыбка у нее получается гораздо лучше, чем прежде, даже глаза на мгновение загораются.

— Я думаю, да, справимся, — говорит она и берет меня за руку. — У меня уже такое семейное ощущение...

Как раз в эту минуту и прозвучали первые залпы фейерверка. Россыпь огней, похожих на хризантемы, вспыхнула над рекой. Второй букет расцвел чуть дальше, затем еще один, и еще, изящными зелеными и золотистыми дугами и арабесками исчеркав небо над Сеной.

— Полночь. Счастливого Рождества! — сказал Ру.

Огни фейерверка расцветали в небе почти бесшумно, приглушенные расстоянием и снегом. Фейерверк продолжался еще минут десять — яркая паутина светящихся следов ракет, хвостатых комет, ярких букетов, ослепительных вспышек синего и серебряного, алого и розового огня; огни словно звали и манили друг друга — от Нотр-Дам до площади Согласия.

Мишель смотрела на фейерверк, и лицо ее было спокойно, освещенное не только вспышками праздничных огней. Розетт жестикулировала с бешеной скоростью, захлебываясь от восторга; Анук смотрела на фейерверк с неким мрачноватым наслаждением.

— Вот это самый лучший подарок! — воскликнула она под конец.

— Есть и еще один, — сказал Ру. — Пойдемте-ка со мной.

Мы спустились по бульвару Бастилии к Арсенальному порту, где стоят на якоре суда всех размеров — стоят в полной безопасности, надежно укрытые от бурной и быстрой Сены с ее вздорным характером.

— Она сказала, что никакого судна у тебя нет.

Впервые после случившегося напротив «Шоколада Роше» Анук упомянула Зози.

Ру усмехнулся.

— А ты сама посмотри.

И он указал ей в сторону моста Морлан.

Анук даже на цыпочки привстала, широко раскрыв глаза.

— И которое из них твое? — жадно спросила она.

— Неужели не можешь догадаться? — не поверил Ру.

У пирсов Арсенального порта стоят и куда более импозантные суда Порт принимает яхты до двадцати пяти метров в длину, а это суденышко было чуть ли не в два раза меньше. Даже отсюда мне было видно, какое оно старое, построенное скорее для комфортного плавания, чем для скоростного. И форма у него весьма старомодная, не такая обтекаемая, как у его соседей, и корпус сделан из настоящего дерева, а не из современного фибростекла

И все же плавучий дом Ру сразу выделялся среди всех остальных. Даже с такого расстояния видно, что есть что-то особенное и в его форме, и в ярко раскрашенном корпусе, и в цветочных горшках на корме, и в стеклянной крыше, сквозь которую можно смотреть на звезды...

— Вон то твое? — спрашивает Анук.

— Тебе нравится? Есть и еще кое-что. Подождите немного.

И Ру бегом спускается по лестнице к причалу и взбегает на пришвартованное у моста судно.