Леденцовые туфельки

Ее потрясающие туфельки.

На кровати лежал чемодан, маленький, кожаный, который выглядел так, словно ему пришлось пережить немало путешествий. Зози как раз закрывала его, когда я вошла; она вскинула на меня глаза, и я поняла, что она сейчас скажет, хоть я ни о чем ее и не спросила.

— Девочка моя, — сказала она, — я собиралась сказать тебе. Правда собиралась. Но мне не хотелось портить тебе праздник...

Я просто поверить не могла.

— Так ты сегодня уезжаешь?

— Ну, я же должна когда-нибудь уехать, — разумно заметила она. — А после сегодняшнего вечера это уже не будет иметь никакого значения.

— Почему?

Она пожала плечами.

— Разве вы не вызывали Ветер Перемен? Разве вы не хотели стать семьей — ты, Ру, Янна и Розетт?

— Но это вовсе не значит, что ты должна от нас уходить!

Она швырнула в чемодан случайно забытую туфлю.

— Ты же знаешь, Нану, что так не бывает. Что за все следует платить. Иначе и быть не может.

— Но ведь и ты тоже — член моей семьи!

Она покачала головой.

— Нет, это невозможно. Янна этого не допустит. Она слишком сильно меня недолюбливает. И возможно, в этом отношении она права. Не все у нее получается так гладко, когда я поблизости.

— Но это несправедливо! И куда ты пойдешь?

Зози перестала собирать вещи, подняла голову и улыбнулась мне.

— Куда понесет меня ветер, — сказала она.

ГЛАВА 6

24 декабря, понедельник

Сочельник, 19 часов 00 минут

Только что звонила мать Жана-Лу; она сказала, что ее сын внезапно заболел и, видимо, на праздник не придет. Анук, естественно, расстроилась; она слегка встревожена болезнью своего друга, но слишком возбуждена в предвкушении праздника, так что не смогла долго предаваться унынию.

В своей красной шапочке и плаще с капюшоном она еще сильней, чем всегда, напоминает елочный шарик, который от нетерпения так и качается на ветке. «Уже пришли? — без конца спрашивает она, хотя в приглашении сама написала «19.30», а церковный колокол только что прозвонил семь раз. — Ты никого не видишь?»

Вообще-то идет такой густой снег, что я с трудом различаю свет уличного фонаря на той стороне площади, но Анук то и дело прижимается лицом к стеклу, оставляя на нем туманные следы своего дыхания.

— Зози! — кричит она. — Ты уже готова?

Зози что-то невнятно отвечает; она вот уже два часа как вниз не спускалась.

— Можно мне подняться? — кричит ей Анук.

— Пока нет. Я же сказала: это сюрприз.

Сегодня в Анук чувствуется некая обреченность, словно ее оживление лишь на одну четверть вызвано радостью, а на три четверти — неким исступлением, помрачением ума. То ей можно дать не больше девяти, то она вдруг кажется мне почти взрослой девушкой, волнующей и прелестной в своем красном плаще, с развевающимися волосами, похожими на грозовую тучу.

— Успокойся, — говорю я ей. — Ты так окончательно вымотаешься.

Анук бросается обнимать и целовать меня — бурно, как когда-то в детстве, — но, прежде чем я успеваю тоже обнять свою девочку, ее уже и след простыл. Она беспокойно летает от одного блюда к другому, поправляет бокалы на столе, ветки падуба и побеги плюща, переставляет свечи, перекладывает салфетки, перевязанные алым шнурком, расправляет разноцветные накидки на спинках стульев, переносит в другое место купленную на благотворительной распродаже хрустальную чашу, полную красного, как гранат, зимнего пунша, в который я не пожалела специй, и теперь он пахнет мускатным орехом, корицей, лимонной цедрой и коньяком, а в его алых глубинах плавают дольки апельсина...

Розетт, как раз наоборот, ведет себя на редкость спокойно и тихо. Нарядившись в свой обезьяний костюм, она во все глаза следит за происходящим вокруг, но больше всего ее интересует святочный домик с вертепом, в котором центральное место теперь занимает она сама. Вокруг домика лежат сахарные сугробы, освещенные падающим из окошек неярким светом, а в дверях толпится целая стая обезьянок (Розетт уверена, что обезьяна — это рождественское животное), занявших место привычных бычков и ослов.

— Как ты думаешь, он придет?

Ну естественно, Анук имеет в виду Ру. Она уже столько раз задавала этот вопрос, что мне даже подумать страшно, как она будет разочарована, если он не придет. Но с другой стороны, с какой стати ему приходить к нам? С какой стати он вообще до сих пор остается в Париже? А может, его здесь уже и нет? Но Анук, похоже, твердо уверена, что он здесь — может, она с ним виделась? И мысль об этом внушает мне какое-то опасное легкомыслие, и я тоже словно погружаюсь в некий полубред, словно состояние Анук передалось и мне, как грипп; и мне уже кажется, что этот снег — тоже не случайное природное явление, а некое магическое событие, благодаря которому прошлое может исчезнуть без следа...

— Разве ты не хочешь, чтобы он пришел? — спрашивает Анук.