Леденцовые туфельки

Я быстро сотворила на ладошке знак Кукурузного Початка и прижала ее к его руке. Это символ удачи, я о нем узнала от Зози; он приносит благополучие — деньги, еду и все такое. Не знаю, как именно он действует, но то, что он действует, это точно; Зози именно его использовала, чтобы у нас в магазине стало больше посетителей, чтобы люди чаще покупали мамины трюфели; и хотя я думаю, что Ру это не поможет, но все же есть надежда на какие-то положительные изменения в его жизни — может, он найдет другую работу, или выиграет деньги в лотерею, или поднимет оброненный кем-то на тротуаре толстый бумажник. И я представила себе, что этот знак так и сияет перед моим внутренним взором, и он вдруг словно действительно засветился у Ру на руке, похожий на мерцающую пыль. «Это непременно должно ему помочь!» — решила я. И это уж точно никакая не милостыня с моей стороны.

— А до Рождества ты к нам не зайдешь? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Не знаю. Мне надо прежде... кое-что выяснить.

— Но на праздник ты точно придешь? Обещаешь?

— Обещаю.

— Поклянись. Скажи: честное слово и чтоб я сдох!

— Честное слово. И чтоб я сдох.

ГЛАВА 9

16 декабря, воскресенье

Ру сегодня на работу не вышел. Оказалось, что его не было ни в субботу, ни в воскресенье. А в пятницу он совсем рано ушел из квартиры Тьерри, затем выписался из той жалкой гостиницы, где проживал, и с тех пор нигде больше не появлялся.

Собственно, этого и следовало ожидать. Ведь, в конце концов, я сама попросила его уехать. Так почему у меня такое чувство, будто меня бросили? И почему я все продолжаю высматривать его на улицах?

Тьерри от ярости раскалился добела. В мире Тьерри просто так взять и уйти, бросив работу, не только стыдно, но и бесчестно; и мне совершенно ясно, что никаких извинений от Ру — если они, конечно, вообще последуют, — он не примет. А еще там какая-то темная история с чеком, который Ру то ли обналичил, то ли не обналичил...

В этот уик-энд я Тьерри почти не видела. Он сказал, что у него какие-то неприятности с квартирой, когда мимоходом забежал к нам вечером в субботу. И походя упомянул об отсутствии Ру — а расспрашивать я не решилась.

Но сегодня он рассказал мне все. Он пришел уже к вечеру, когда Зози закрывала магазин. Розетт, как всегда, играла на полу с фигурками паззла — собственно, картинку сложить она даже не пытается, ей куда больше нравится выкладывать на полу из этих мелких деталек сложные спиралевидные орнаменты. Я возилась с последней на сегодня партией вишневых трюфелей, когда в магазин влетел взбешенный Тьерри — весь красный и, казалось, готовый взорваться.

— Я знал, знал! Было в нем что-то такое! — заорал он с порога. — Ох уж эта шантрапа! Все на один манер. Ленивые, вороватые — странники, одним словом. — Он произнес это слово с омерзением, словно какое-то экзотическое проклятие. — Я знаю, тебе он вроде бы друг, но даже ты не могла бы закрыть глаза на подобное безобразие. Бросить работу и уйти, не сказав мне ни слова! Спутать мне все карты! Да я его засужу! Или просто выбью из него денежки, из этого чертова ублюдка...

— Тьерри, прошу тебя, успокойся. — Я налила ему кофе. — Сядь и постарайся успокоиться.

Но когда дело касалось Ру, ни о каком спокойствии и речи быть не могло. Они, конечно, очень разные люди. Солидный Тьерри начисто лишен воображения; он всю свою жизнь прожил в Париже и прежде даже забавлял меня своим сугубо неодобрительным отношением к матерям-одиночкам, «альтернативному» образу жизни и иностранной кухне. Впрочем, теперь мне это забавным вовсе не казалось.

— Кто он тебе, между прочим? — Теперь Тьерри набросился на меня. — Как это вы умудрились стать такими близкими друзьями?

Я отвернулась.

— Мы с тобой уже говорили об этом.

Глаза Тьерри грозно сверкнули.

— Вы были любовниками? — прогремел он. — Да? Ты с ним спала, с этим ублюдком?

— Тьерри, прошу тебя...

— Скажи мне правду! Он тебя трахал? — завопил Тьерри.

У меня задрожали руки. Волна гнева, настолько сильного, что справиться с ним я уже не могла, охватила меня, и я тоже заорала:

— А что, если и так?

Такие простые слова. И такие опасные.

Тьерри молча уставился на меня, лицо его вдруг посерело, и я поняла, что брошенное мне обвинение — это со стороны Тьерри, несмотря на всю его ярость, просто громкие слова, очередной драматический жест, абсолютно предсказуемый и абсолютно бессмысленный. Ему необходимо было найти выход для своей ревности, для своей бесконечной потребности все контролировать, для своей невысказанной растерянности, которая поселилась в его душе, когда наши дела в магазине пошли в гору...

Потом он снова заговорил — дрожащим голосом:

— Ты должна сказать мне правду, Янна. Я слишком долго все это терпел. Я ведь, черт возьми, даже не знаю толком, кто ты такая! Я ведь просто когда-то поверил тебе на слово и продолжал верить — и тебе, и твоим детям, — и скажи: ты хоть раз слышала от меня жалобы? Эта испорченная девчонка и умственно отсталый ребе...

Он вдруг умолк на полуслове.

Я холодно смотрела на него. Значит, он все-таки решился преступить заповедную черту.