Леденящая жажда

— Из моего отдела не могла просочиться никакая информация. Я в этом совершенно уверен,

— Вы во всех своих сотрудниках уверены?

— Да. Абсолютно во всех.

— «Одних уж нет, а те далече…», то есть в местах не столь отдаленных?

— Можно сказать и так. Но, будьте уверены, я еще раз вам повторю, что никто ничего никому не мог сказать. По одной простой причине…

— Какой же?

— О яде знал только я. Поэтому и сам очень удивился, когда ко мне пришли эти… террористы.

— А вы не пытались узнать, как у них оказалась столь тщательно засекреченная информация об этом яде?

— Я еще жить хочу.

— Похвальное желание. Но предположить вы можете?

— У меня только один вариант — сами сотрудники этой лаборатории.

— У меня тоже были такие мысли, но… Снова процитирую классика: «Одних уж нет, а те далече…»

— А не может ли так случиться, что кто-то из тех, кого мы считаем мертвыми, таковым на самом деле не является? — Вопрос был задан Петуховым не в бровь, а в глаз.

— С этого места, пожалуйста, поподробнее. Развивайте свою мысль, — оживился Голубков и в нетерпении забарабанил длинными пальцами по столу.

— Такие случаи не раз встречались в моей практике. По разным причинам человек может захотеть, чтобы его считали мертвым. Он может симулировать собственную смерть.

— Каким образом?

— Поверьте мне, существует множество разных способов.

— Например?

— С этим разберемся позже. Я могу продолжать?

— Да, конечно.

— Итак, человек симулировал смерть, потом переехал в другой город. Хотя может даже и не переезжать. В Москве или в Санкт-Петербурге он может легко стать незаметным. Далее он делает себе липовый паспорт, берет другое имя. И все… Теперь давайте подумаем, могли кто-то из этих ученых провернуть такую аферу…

— Кто?

— Один из сотрудников лаборатории в день, когда ее закрывали, на глазах у всех выпил стакан с этим самым ядом.

— Так- так… — оживился Голубков, — а что было дальше? Что было с трупом? Делали вскрытие?

— А дальше начинается самое интересное… Труп пропал при загадочных обстоятельствах. Прямо из морга…

— Ага!

— А вот сейчас самое время вспомнить о способах симуляции смерти, — вскричал в экстазе Федор Яковлевич так громко, что охранник, стоящий за дверью, с беспокойством посмотрел в окошко.

— Противоядие?

— Да! Вот оно! Вот единственный возможный вариант!

— И теперь самое главное — понять, зачем ему все это было нужно.

— Вот с этим сложнее.

— Да, тут нужно внедряться в дебри психоанализа.

— Скорее психопатологии… — уточнил Петухов.

— Значит, противоядие все- таки есть?

— Очень на это надеюсь, — сказал Петухов. — Ну что, я вам помог?

— Может быть.

— Что со мной будет?

— Я попрошу, чтобы вам не давали минеральную воду в бутылках. А что с вами будет, вы узнаете без меня.

— Я жить хочу. Не убивайте меня!

— Это старая просьба, вы уже ее высказывали…

— Я могу еще что-нибудь вспомнить, — сказал Петухов. — Я постараюсь.

— Хорошо. Но только вам надо сильно постараться.

— Меня переведут в одиночку?

— Да.

— Спасибо! Большое спасибо! — благодарственно сложил руки на груди Петухов и уже без опасения посмотрел на вошедшего контролера. Возвращение в камеру теперь было уже не страшно.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Москва

8 июля 200… года, 22.59

Фотографии веером разложили на полу.

Билл, Артист и Пастух уже в десятый раз рассматривали жизнерадостные лица создателей биохимического монстра. Конечно, эти симпатичные ребята на фотографии даже и не предполагали, что они разрабатывают в действительности. Нет, в произошедшем их винить нельзя. Раньше они почему-то представлялись Пастуху уродливыми, похожими на Кощея Бессмертного монстрами в белых халатах. А оказались красивыми, молодыми, веселыми…

Вот этот парень, похожий на туриста, в свитере грубой вязки с высоким воротом, видно, что душа компании, балагур и ловелас.

Кто это? Семенов.

А эта девушка — опустила голову, будто что-то пытается рассмотреть на полу, а на самом деле прячет взгляд от объектива.

Это Соня, то есть Софья Огинская. Наверное, ей есть что скрывать. Может, тайную влюбленность? В Семенова наверняка. Больше достойных кандидатов, кажется, здесь нет. Если только вот этот… но нет, в него уж точно нет… Девушки семидесятых любили обычно таких, как этот Семенов…

Тот, которого, по мнению Артиста, не могла любить Соня Огинская, был Леша Кукушкин. Он, наоборот, смотрел прямо в объектив. Наверное, даже не моргнул ни разу. Но какой взгляд у него был при этом — понять было трудно, прятался за толстыми стеклами очков в роговой оправе. Таких всегда в их школе называли ботанами и нещадно били в мужском туалете.

Голубков примчался как вихрь:

— Есть, раскололся Петухов!

— Что, что, Константин Дмитриевич? — набросился на него Артист.

— Был там у них такой Кукушкин. Гений.

— Вот этот? — в одиннадцатый раз посмотрел на фотографию Пастух, но теперь совсем уже другими глазами.

— Да, этот.

— Самоубийца?

— Самоубийца-то самоубийца, но самое интересное, что труп его из морга пропал. Бесследно.

— Как это?

— Не знаю. Надо бы спросить.

— У кого?

— У Кукушкина, — загадочно сказал Голубков.

— Так он же… — начал было Пастух и осекся. — Или вы думаете…