За ним приземлился Муха. Тоже вполне удачно. Билл словно прилетел на парашюте. Ни единого звука при падении не издал.
— Все живы? — спросил он.
— Все.
— Ногу маленько подвернул, — сказал Трубач.
— Сломал?
— Нет, кажется.
— Идти сможешь?
Трубач встал:
— Смогу.
— Пошли.
Здешняя пещера почти не отличалась от первой, только коридоры этой были чуть шире. Они бесшумно пробирались по извилистым проходам, пока Билл не сказал:
— Так, теперь гасим фонарик. Через пятьдесят метров вход в бункер.
— Сколько в бункере человек? — спросил Пастух.
— Не меньше пятнадцати.
— Оружие?
— Как и у тех часовых — «калаши».
— Порядок.
— Откуда ты все знаешь? — подозрительно спросил Муха.
— Знаю. Там три небольшие комнаты с полной звукоизоляцией.
— Ого! Когда ты успел здесь побывать?
— Мы запустили ложную информацию о том, что американцы собираются эти пещеры взрывать. Они моментально эвакуировались, потом, правда, тут же вернулись. Но нам этого хватило, чтобы успеть.
— Успеть?
— Сделать план пещеры и бункера, поставить «жучки».
— Вы прослушивали их разговоры?
— «Жучки» внутри этого бункера сбиваются с нужной волны. Вероятно, используется какая-то защитная аппаратура.
— Сколько входов в бункер?
— Два.
— Предлагаю разделиться. Одновременно перекроем оба выхода.
— Согласен. Только я не уверен в том, что проход чист.
— Проверим. Так, кто пойдет с Биллом? — Пастух снова взял инициативу на себя.
— Я — первый подал голос Трубач.
— Хорошо. Через сколько минут назначим время атаки?
— Через полчаса. Сверим часы.
— Дойдете до грота, там ручей. За ним — штаб, — сказал Билл.
— Ясно.
Ну вроде бы все, теперь можно и в путь. И Билл с Трубачом скрылись за поворотом, на левой стенке появился слабый отблеск от мощного луча американского фонарика. Пастух и Муха в темноте, перебирая по влажной стене руками, стали пробираться к бункеру.
Грот. Это Пастух понял по эху, которое стало шире и раскатистей.
Через несколько минут они услышали журчание воды, и Пастух, идущий впереди, жестом остановил Муху. Тот замер.
Нет, показалось. Только журчание воды и эхо.
Пастух тронул Муху: дескать, пошли. Сделал шаг вперед и вдруг почувствовал на своем кадыке холодное прикосновение острого металла…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Бывают моменты, когда можно возненавидеть чистоту и порядок. Особенно если из них делают культ, как в маленьких прилизанных медвежьих углах одноэтажной Америки. Похоже, на этих компьютеризированных хуторах люди вообще ничего, кроме своих газонов, не видят. И стригут, и стригут… Черт бы их всех подрал!
Такие невеселые мысли одолевали худощавую женщину средних лет, одиноко бредущую по заваленной пожухлыми листьями аллее парка в одном из небольших городков на юге Америки.
Уже три года длится эта вялотекущая шизофрения! Преподавание химии в частном колледже, зарплата неплохая, свой домик. Но в этом домике ее каждую ночь преследуют тревожные сны. В Швеции такого не было. Может, оттого что ощущала она себя там не так одиноко, хотя соотечественников вокруг почти не было. Она, впрочем, по ним особенно не тосковала. Здесь — совсем другое дело. Русских — как собак нерезаных, и каких русских! Нет, есть, конечно, приличные люди, как везде, но их еще поискать надо.
Достойную работу тоже удалось найти не сразу. Пришлось сначала подтверждать диплом, а пока суд да дело — сменить уйму всяческих профессий. Если бы десять лет назад кто-то сказал прилежной студентке химического факультета, что ей предстоит проработать полгода приемщицей в химчистке, она просто покрутила бы изящным пальчиком у виска. А когда этот злосчастный момент настал, ей хватило чувства юмора, чтобы оценить странную иронию: мол, химчистка так химчистка, хоть какая-то химия!
В химчистке, естественно, тоже было не очень сладко. Иногда попадались истеричные клиентки, со скоростью тысяча слов в минуту изливавшие на плохо понятном тогда английском потоки негодования по поводу какого-нибудь микроскопического пятнышка, оставшегося на шелковой кофточке.
К счастью, все завершилось благополучно, и вот она уже в этой дыре, но все же при нормальной работе с разумной зарплатой. Хотя бы своим делом занимается.
Нет, жаловаться грех.
Мысли потекли в более оптимистическом русле, когда она вышла из сумрачного парка. Здесь ее убежище, ее четыре стены, где можно запереться, никого не видеть, не слышать. А самое главное — не напрягать постоянно лицевые мускулы, растягивая их в вымученной улыбке.
Перед тем как войти в дом, она на секунду задержалась у гаража, грустно взглянув на сломанный замок. Уже неделю руки до него не доходят. Впрочем, она пользуется машиной крайне редко, только для дальних поездок, случающихся раз или два в месяц. Права она получила еще в Союзе, будучи студенткой. Не хотелось ни в чем отставать от парней-однокурсников. Но дома применить их почти не пришлось, а в Америке выяснилось, что необходимо получать новые, международного образца. Тут вообще без машины никуда. Машина — железный идол.