— Есть, — доложила та, вскочив. — Осталась после пациентки — ее из школы вместе с инструментом привезли. А родственники забирать не стали — больше некому на ней играть.
— Принесите! — велел Кривицкий.
Через несколько минут Несвицкий держал в руках светло-коричневую укулеле. Как ни странно, но он умел на ней играть. Случилось это так: внучка захотела иметь гавайскую гитару, и Несвицкий подарил ей инструмент. Но внучка быстро охладела к музицированию и вернула укулеле деду. С год та валялась в кладовой, а потом Несвицкий, не терпевший в доме барахла, решил попробовать на ней играть. Как раз он овдовел, и времени хватало. К тому ж занятия отвлекали от горьких мыслей. Он смотрел уроки в интернете и терпеливо повторял. Удивительно, но научился. Нет, музыкантом он не стал, но повторить мелодию к любимым песням получалось.
Вздохнув, Несвицкий тронул струны. Покойся с миром, девочка, хозяйка инструмента. Эта песня в твою память.
Он повысил голос:
Николай повторил припев и ударил по струнам:
Простые, безыскусные, но такие выстраданные слова этой песни, сочиненные офицером-ополченцем, сложившем голову на день Победы в другой реальности, заставили зал замереть. Лица офицеров построжели, глаза женщин налились влагой. Николай в который раз удивился результату своего исполнения. Он не знал, что тому причиной его голос — мягкий, бархатный, но в тоже время по-юношески звонкий. Голос перепал ему от прежнего владельца тела, сам Новицкий в прошлой жизни не пел, а ревел словно олень во время гона.
Николай смолк и поклонился. Зал взорвался аплодисментами, многие хлопали стоя.
— Благодарю, — Несвицкий снова поклонился и, подойдя к столикам, протянул гитару сестре-хозяйке.
— Оставьте себе! — покрутила головой Дарья Николаевна. — Здесь она никому не нужна, а вы хоть играть умеете.
— Забирайте! — поддержал ее Кривицкий.
За стол Николай вернулся с укулеле.
— Не знал, что играешь и поешь, — сказал ему князь. — Да еще так здорово!
— То, что вы не знали, Борис Иванович, понятно, — хмыкнула Марина. — Во второй раз видитесь. Удивительно, что не знала я.
Она сердито посмотрела на Несвицкого, тот в ответ пожал плечами. Положение спас епископ, провозгласивший тост:
— За победу!
Все дружно поддержали. На время за столами воцарились лишь звон бокалов и звяканье приборов о тарелки. Особым угощением гостей не баловали: холодные закуски, котлета с макаронами, местное вино в графинах — в республике его производили. Крепкого спиртного не имелось. «Ну, и правильно, — подумал Николай. — Не затем людей собрали, чтоб напиться». В этот миг к ним присоединились Галя и Акчурин. Проскользнув между столов, они тихонечко расположились на свободных стульях. Лица парочки сияли. «Предложить им, что ли, пожевать лимон?» — хмыкнул про себя Несвицкий.
— Что мы пропустили? — тихим голосом спросил татарин, наполняя из графина два пустых бокала.
— Начальство с речью выступало, — сообщил Касаткин-Ростовский. — Николай нам спел. К слову, замечательно. Пили за победу.
— Ну, начальство ладно, — не расстроился татарин. — А вот песню я б послушал.
— Но зато вы рассказали Гале сказку, — не замедлила Марина. — Вижу, что она довольна.
— Я старался, — по лицу Акчурина не скользнула даже тень смущения. — За женщин пили?
— Нет еще, — сказал Несвицкий.
Акчурин встал.
— За прекрасных дам! — провозгласил, подняв бокал. — Умных, добрых, нежных и заботливых. Вы нас вдохновляете на подвиги, ради вас мы не щадим себя в бою. Вы, как солнце в небе, освещаете наш мир своею неземною красотой. Пусть же рядом с каждой будет умный, любящий и ласковый мужчина. Чтобы вы не знали горя и жили вечно в счастье!