Пышная юбка шевельнулась, от фиалок шло шелковистое мерцание, похожее на лунный свет, густые светлые волосы покачивались, сверкая фиолетовыми прядями. Я подошел к ней, дотронулся кончиками пальцев до волос и почувствовал, что они полны жизни. От гладкой ароматной кожи исходило мягкое атласное сияние, на тонком запястье — браслет из фиалок. Я обнял ее и поцеловал в шею. Ее тело мгновенно напряглось, она извернулась и высвободилась. «Не прикасайся ко мне! Как у тебя еще наглости хватает… — Казалось, она вот-вот заплачет. — Ну и чего ты ждешь? Отчего не уходишь? Но теперь уж больше не возвращайся. Ни видеть, ни слышать тебя не желаю!» Она сорвала подаренные мною часы и кольцо и с силой бросила в мою сторону; потом подняла руки, пытаясь расстегнуть ожерелье сзади, в изгибе ее легкого тела было столько женской сладострастности, которой на самом деле в ней не было. Я с трудом сдержался, чтобы снова не обнять ее, но вместо этого попросил ее успокоиться. «Ну, зачем так злиться? Давай расстанемся по-хорошему. Ты же знаешь, какие чувства я испытывал к тебе все это время. Я повсюду искал тебя, силой привез сюда. Но ты так часто повторяла, что ненавидишь меня, что не хочешь иметь со мной ничего общего, что мне в конце концов пришлось поверить». Однако это была лишь полуправда, и мне это было известно. Я осторожно взял ее за руку. Рука была напряженной, неотзывчивой, но она все же не отдернула ее, позволила дотронуться до себя, не сводя с меня серьезных, невинных, чуть подведенных глаз, в которых читались сомнение, осуждение… Одной рукой она по-прежнему пыталась расстегнуть ожерелье; блестящие волосы, аромат фиалок так близко от меня. Потом мрачно сказала: «А если бы я всего этого не говорила, ты бы со мной остался?»
Сейчас надо было отвечать предельно честно, но я не был уверен, смогу ли, и в итоге единственными нелживыми словами оказались: «Не знаю».
Она вдруг рассвирепела, вырвала руку, а другой порвала ожерелье, и бусины разлетелись по комнате. «Как можно быть таким бессердечным — и гордиться этим! Любому на твоем месте было бы стыдно… а ты… ты даже не делаешь вида, что у тебя есть какие-то чувства… это так ужасно и отвратительно… да ты просто недочеловек!» Мне было жаль, я не хотел ее обидеть; и по-своему мне было понятно ее возмущение. Мне нечего было сказать, а мое молчание еще больше ее распаляло. «Все, довольно! Иди! Уходи!» Она внезапно обернулась ко мне и неожиданно толкнула с такой силой, что я отшатнулся и, больно ударившись локтем о дверь, спросил раздраженно: «А чего ты так спешишь меня вытолкать? Ждешь кого-то? Владельца кабриолета, в котором ты разъезжаешь?» — «Как же я тебя презираю и ненавижу!» Она снова толкнула меня. «Убирайся, вон! Уходи!» Она набрала воздуха и стала колотить меня в грудь кулачками. Утомившись, внезапно остановилась и, свесив голову, прислонилась к стене. Наконец, яркая прядь упала, скрыв лицо, и я успел заметить, что оно покрылось пятнами. Последовала краткая пауза, и я почувствовал легкий озноб, прообраз того, что потом станет чувством пустоты, потери… того, во что превратится моя жизнь без нее.
Чтобы отогнать неприятное ощущение, надо было действовать. Я взялся за дверную ручку и сказал: «Хорошо. Я ухожу», отчасти надеясь, что в последнюю минуту она задержит меня. Она не шелохнулась, не проронила ни слова, не подала знака. Только когда я открыл дверь, из ее горла вырвался странный звук: всхлипывание, вздох, кашель, я так и не понял. Я вышел в коридор и быстро пошел мимо закрытых дверей к себе в номер.
У меня еще оставалось немного времени. Я заказал бутылку виски и стал пить. Я ощущал неуверенность и какую-то раздвоенность. Сумку я уже собрал и отнес вниз. Через несколько минут надо спускаться… если только я не передумаю… и не останусь… Я вспомнил, что так и не попрощался, стал думать, не вернуться ли, но никак не мог решиться. Пора было идти, а я все раздумывал.
Ее дверь находилась у меня на пути. Я притормозил на секунду и — поспешил к лифту. Конечно, нужно ехать. Только безумец мог упустить этот, будто по волшебству возникший шанс выбраться отсюда. Другой возможности не предвиделось.
Двенадцать