Лед и пепел

— Уговорил, но после кофе. Давай колдуй, будет готово, свистну, — ответил он.

Моторы исправно пели свою песню. Саша Макаров безотрывно прослушивал эфир, засыпая нас сводками погоды десятка береговых метеостанций. Он ухитрялся держать связь с самыми отдаленными радиостанциями и всегда обеспечивал нас всеми необходимыми сведениями для выполнения полета. Причем все радиограммы он принимал на пишущую машинку, приданную радиорубке самолета. Мы знали все новости, где какие корабли, самолеты, что происходит на зимовках и какая погода на Черноморском побережье. Неутомимый в полете, он часами неотрывно сидел в своем кресле, отмахиваясь от приглашения к обеду или ужину. По возрасту он был старше нас на двенадцать — пятнадцать лет, но по выносливости он не уступал никому. Высокий, худой, сероглазый, с орлиным носом и удивительно спокойным характером… Весь экипаж его любил, на что и он отвечал мудрой заботливостью старшего по возрасту товарища. Мы старались всячески оберегать его от тяжкой физической работы, от посадочных авралов, когда при работе с якорями вымокали с ног до головы, подать кофе или чай в радиорубку, дать возможность выспаться. В экипаже не было монастырской, елейной тишины. Отрезанные месяцами от людей, мы жили своим коллективом дружно, но не без острых и колючих слов, розыгрышей и шуток. Тем не менее отношения друг к другу были глубоко человечными. Никогда не было беспринципных ссор и столкновений, не было бездельников, болтунов. Каждый старался не только выполнить свою работу, но и находил время и силы помочь товарищу. Тяжелые, изнуряющие полеты, связанные со сложными ситуациями, не раз заставляли нас идти на прямой риск, и только крепкая спайка, настоящая мужская дружба помогали нам выходить из самых сложных положений.

— Штурман, впереди земля! — вывел меня из раздумий Черевичный.

— Остров Евалив!

— Почему такое странное название? — спросил Гриша Кляпчин.

— Остров увидел Фритьоф Нансен в тысяча восемьсот девяносто седьмом году. Это была первая земля после трехмесячного пути по дрейфующим льдам. Он подумал, что это два острова, и назвал их в честь жены Евы и дочки Лив. Но наши полярные летчики выяснили, что это один остров с двумя вершинами и низиной между ними. Вот и родился один остров — Евалив.

— Хватит географии. Прошу на кофе! — по микрофону передал Чечин. Трудно было устоять перед дразнящим ароматом, плывшим по кабинам самолета. Все, кто мог покинуть свое рабочее место, ушли на камбуз. Макарову и мне Виктор поставил пол–литровые эмалированные кружки.

— Спасибо, Виктор. Но я и сам мог бы сходить на камбуз.

— Подкрепись. Тебе еще долго не спать. Ну, ладно, я пошел отдохнуть. В случае чего, толкни.

Спать мне не хотелось, устали тоже не чувствовал, но было какое–то странное состояние. Словно тело и мысли существовали отдельно друг от друга. Выпитый горячий, добротно сваренный кофе быстро снял это ощущение, но вызвал другое: страшно потянуло на сон. Считают, что кофе лишает сна. На меня, да и на многих коллег, его действие обратное. Часто, после длительного полета, когда на отдых оставалось до очередного вылета пять–шесть часов, а сон не шел, мы пили чашку–две крепкого кофе и быстро засыпали. Очевидно, кофеин успокаивает взбудораженные полетом нервы и, наоборот, возбуждает их при нормальном состоянии.

Самолет подходил к мысу Желания. Было утро 22 июня. Безбрежным парчовым покрывалом раскинулся океан. Яркое солнце, кофе, уют кабины, теплой и светлой, чувство, что идем на юг к Большой земле — все настраивало на благодушие. Насвистывая песенку Хренникова из «Много шума из ничего», где утверждалось, что «толстосум за пять жемчужин с самой лучшей девкой дружен», Терентьев, в тельняшке, пестром платке на шее, уселся рядом с Макаровым.

— Включи репродукторы, дай послушать «Последние известия», — попросил он.

— Да не могу, Валентин! Слушаю погоду побережья. Будет мешать приему сводок.

— Кому нужна твоя погода! Самолет наш всепогодный, не все ли равно, дождь или снег, туман или ясно! Сашок, друг, включи известия! Чем там живет земля наша?!

— Ну, хорошо, вот сейчас приму сводку Мезени, а потом дам в репродукторы,

— Кулак ты, Саша! Слушаешь один всякую ерунду, а нам…

— Стоп! Помолчи! — вдруг крикнул Макаров, побледнев, вскочил с кресла и, прижимая наушники к вискам, как–то странно стал раскачиваться.

— Саша, Сашок, ты что? — испуганно говорил Валентин, пытаясь усадить его в кресло. Макаров резко оттолкнул его рукой и продолжал стоя слушать.

Я сделал знак Валентину не мешать, но он уже сам понял, что передается что–то чрезвычайное, ибо вывести Макарова из состояния покоя было делом невероятным даже тогда, когда отказывали в полете моторы и мы снижались в штормовой океан.

— Война… с Германией! — срывая наушники, крикнул Макаров. — Нам приказ прекратить разведку и немедленно следовать в Джарджан!

— Как с Германией? А пакт… Может, провокация? — бледнея, спросил Черевичный.

— Читай, вот шифровка от штаба морских операций. Прочитав короткую шифрограмму, Иван протяжно свистнул.