Лед и фраки. Записка Анке

   — Стой, ребята, — взволновался Михайло, — помолчи.

Он выжидательно уставился в сторону ребят на горе.

Но те даже не оборачивались. Михайло сложил ладони трубкой и крикнул:

—Э–э–э… оо–о–ой… — крик оборвался кашлем. — Егор,

   — обернулся Михайло к сыну, — гони до дому за рупором.

Но Егор еще не успел вернуться с рупором, как мальчишки серыми пылящими комьями покатились с горы. Из- за шершавой гребенки хребта, посылая в лощину крутящееся около пронзительного гула шипенье и свист, показалось сверлящее голубизну неба серое веретено.

   — Я казал — гудёт, — радостно залопотал Василий. — Зацем манить? Он и есь.

Но старика никто уже не слушал. Шурша по песку пимами, спешили на середину большой песчаной проплешины утекшего озера. Широкий многометровый крест перепоясал желтизну тонкого песка. Весь склад госторговского ситца вытащили на этот крест. Чтобы был по инструкции.

Толпились по ситцу, суетясь и не зная, что делать.

Устали зряшно толкаться и стояли, задравши головы. Пряди длинных волос свисали, треплясь по ветру, как у простоволосых, нечесаных баб. А вверху над головами уже выписывало по небу толстое серое веретено, чертя над лощиной круг за кругом. Было оно совсем близко и все на виду. Грани ребер, блестящие стекла носовой гондолы и торчащие в стороны кубышки моторных гондол — все было видно.

Шум возрастал, набухая по мере того, как веретено приближалось, описывая понижающуюся спираль. Потом разом стих. Только слегка шелестело над головами замерших промышленников. Было видно, как из открытых окон главной гондолы, прилепившейся под брюхом у самого носа дирижабля, свесились до пояса люди. Михайле даже показалось по их открывающимся ртам, что они что–то кричат вниз. Он, набравши голосу, крикнул, точно переговариваясь с соседней избой:

   — Чиво?.. Не слыхать… Скоро ль седать станете?

Но наверху по–прежнему только посапывало. Никто не ответил. Все тише в кругах шел дирижабль. Стал против ветра и, легко шурша блестящими нимбами вращающихся винтов, замер. И тотчас с самого брюха выпала в воздух люлька и поплыла к земле. Внизу ахнули, не видя троса, на котором вертелась вокруг самой себя люлька. Когда до земли оставалось метров пятьдесят, мальчишки не выдержали и стали тихонько пятиться вслед быстро утекавшим к становищу женщинам. Промышленники, с Михайлой во главе, оторопело глядели на спокойно перегнувшегося через край люльки человека. И вдруг Михайло точно новость какую вспомнил — сообразил, что ведь это за ним люлька–то спускается. Он сразу засуетился:

—Илья, а Илья? Как с собаками–то быть? Чай на шлей- ку–те переловить бы… Егор… Да подь сюды… Собак–те, говорю, на шлейку… Робя, собак–те, собак собирай, как бы не разбеглись…

Но собаки и не думали разбегаться. С остервенелым лаем прыгали они в середине креста, над которым покачивалась приостановившаяся люлька. Из люльки наклонился человек и, поблескивая рупором, стал кричать вниз. Разом все притихли. Прислушались внимательно, но ничего не поняли. Василий, не отнимая руки от уха, обернулся к Михайле:

   — Ницево понимать не мозно. Циво он казит?

   — Нешто я понимаю? Не по–русски говорит, значит. — И, подняв голову, закричал в люльку: — Непонятно нам… непонятно, говорю–ю–ю. Садись прямо, собак подавать станем.

Протяжное «е-ем» покатилось по лощине, но человек в люльке только помахал рупором и недоуменно пожал плечами. Нагнулся в люльку и было видно, что говорит в телефонную трубку. Люлька дернулась и стала потихоньку опускаться. Захлопотали внизу. Собаки визжали и бились на шлейках. Самоеды злобно пихали собак небольными носами пимов. Русские подтаскивали снаряжение и всякую снедь, припасенную для уходящих проводниками при собаках — Михаилы и самоедина Вылки. Торопились, как мешочники на уходящий маршрут.

Люлька все ближе. Осмелевшие мальчишки с любопытством, превысившим страх, лезли в самую гущу, где ощеренными пастями драли друг другу бока нервничающие собаки. А человек в люльке кричал непонятно и решительно помахивал рупором, точно командуя. Никто его не слушал. Люлька коснулась земли и проскребла глубокий след по песку, прыгая из стороны в сторону вместе с зацепившимся за нее кумачевым полотнищем. Человек принял конец первой шлейки и втянул к себе болтающихся на ременной петле собак. За парой другая, третья, четвертая выхватывались из рук хлопотливо гонявшихся за мотающейся люлькой промышленников. Нагруженная доверху бьющейся кучей воющих псов люлька взмыла и быстро пошла к дирижаблю. Спустилась еще раз и третий. Пока все сорок собак [не] были взяты наверх.

В пятый раз уже спускалась люлька на землю.

Человек в люльке сердито кричал, делая настойчивые пригласительные жесты. Михайло истово перекрестился и полез через край корзинки. За ним быстро влез и Илья. Провожающие потащили было к ним мешки с припасенной снедью, кучу оленьих постелей, вздыбившиеся пушистой шерстью совики. Но человек позволил сунуть только ружья и совики. Крикнул что–то в огрызок телефонной трубки, болтающийся под подбородком, и люлька поехала вверх.