Лед

— Вы тоже хороши! Безопасный такой скандальчик во время путешествия. Нас уже увидали вместе. Как думаете, что этот Фессар подумал?

— Ну, вы людей и боитесь.

Страх ли это? Нет, это не страх.

Я-оно выпустило воздух, пожало плечами.

— Останемся в салоне, на виду — так не дадут покоя; закроемся в купе, в моем или у вас — еще хуже.

— Только не стоните. — Елена уже взяла себя в руки. — Пошли.

Она повела меня в переднюю часть состава, через салон и вечерний вагон: зал с камином, смотровой зал, железная дверь — девушка толкнула их, я-оно вышло на платформу.

Инстинктивно глянуло под ноги. Следов крови нет. Над головой, по синему небу проплывали клубы темно-серого дыма и монументальные массивы белоснежных облаков. По одно стороне рельсов тянулись зеленые леса, по другой — широкая степь; в теплом воздухе, сквозь запахи железа и машинного масла пробивались ароматы земли и мокрого дерева. Я-оно прикрыло глаза от солнца.

Панна Мукляновичувна оперлась спиной о дверь.

— А теперь рассказывайте.

Я-оно похлопало по карманам, вынуло замшевый футляр, а из него — интерферограф. Подняв трубку к небу, прижало глаз к линзе.

В диаметре черного круга мерцал десяток световых бусинок.

Разочарованно вздохнув, спрятало аппарат назад.

— В арбатском ломбарде, — начало я-оно, массируя все еще побаливавшую правую руку, — я купил себе авторучку, золотой Eyedropper Уотермана.

Об арсенале Лета

Никола Тесла приложил ствол к виску и нажал на курок.

Раздался треск. Волосы у него стали дыбом, брови съежились. Черная молния проскочила между черепом серба и тунгетитовым зеркалом. Пожилой агент охраны трижды перекрестился. В зеркале горела кустистая светень, профильный портрет Теслы: голова, шея и фрагмент плеча; зеркало имело размеры и форму свадебного монидла[81], как раз позволяло дать отражение человеческого бюста в натуральную величину.

Дело в том, что белый негатив, выжженный на угольно-черной поверхности — уже бледнеющий, то есть, чернеющий — ни в чем не напоминал особы, с которой делался портрет. Неужто это был, как желает того доктор, его символический «картограф»? Я-оно не слишком-то ценило всяческую восточную эзотерику, которой изобретателя когда-то заразил некий подозрительный гуру. Как-то не к лицу была она ему, не к лицу.

— Будет лучше, если вы отложите это устройство, очень прошу вас.

— А подойдите-ка, молодой человек!

— Отложите, пожалуйста.

— Подойдите, поглядите, а потом скажите, что увидели.

Профиль, скорее всего, напоминал очертания птичьей головы: худая шея, выступающий клюв, сверху колючий гребень. Вместо щеки зияла дыра. Из глаза расходились то ли трещины, то ли жилки, то ли искры — линии черно-белых молний. Губ не было, только очередная когтистая молния, наполовину разрезающая пятно лица — не лица.

— О чем вы размышляли?

— Это вы скажите, о чем я размышлял.

Я-оно почесало шею.

— Об электрических машинах и грозе с молниями?

Тесла бросил кабель в ящик.

— Я практически постоянно размышляю об электрических машинах. Даже когда совершенно ни о чем не думаю.

— То есть, это действует?

— Нужно было договориться заранее. Степан, что вы думаете?

Охранник рванул за цепочку с брелоком, нервно глянул на циферблат часов-луковицы.

— Ой, доктор, возвращайтесь к себе, сейчас отходим. Олег Иванович не станет поезд задерживать, телеграмма наверняка уже пошла.

Тесла только махнул рукой. Поправив белые перчатки, он вынул гребешок и энергичными движениями начал зачесывать вздыбившиеся волосы — сначала назад, затем симметрично в стороны, от пробора посредине. При этом он приглядывался в отполированном корпусе одного из трех огромных цилиндров: оплетенные кожаными ремнями, конопляными веревками и тяжелыми цепями, уложенные на бок и обездвиженные в деревянных обоймах, они занимали большую часть вагона. Старый Степан следил, чтобы двери оставались закрытыми, свет попадал сюда только через зарешеченные окошки под самой крышей; Тесла горбился ловя отражения в темной стали то левым, то правым глазом.

— Если бы в этом имелась хотя бы частица истины, — бурчал он себе под нос, — эффект должен воспроизводиться с любым источником тьвета. Тьвечки применяют, потому что они самые дешевые, в фитиле растертый в порошок угольный тунгетит. Но дело в самом тьвете, о влиянии человека на тьвет: он сам или же то, что сопутствует его освобождению. — Он покосился по линии цилиндра. — Вы согласны, господин Бенедикт?

— Ммм, мне так тоже кажется.

— Я размышлял над этим ночью и затем во время завтрака. Княгиня приперла к стене английского инженера. Кстати, а куда вы подевались?

— Но почему вы должны все эксперименты проводить на себе?

Тесла спрятал гребешок в карман.

— Кристина говорила с вами.

Я-оно пригладило усы, осмотрелось по вагону. Пол посыпали опилками, доски для поверхности пола сбили не слишком старательно, по стыкам шли кривые потеки смолы. Два агента охраны устроились в углу за пирамидами деревянных и металлических ящиков: там у них была табуретка, сенники, одеяла, керосиновая лампа. Но как они выдержат, когда Экспресс въедет в Зиму?