Лед

Сервас обменялся взглядами с Циглер. Он догадался, что ей в голову пришли те же мысли. Здесь содержится больной с навязчивой идеей отрезать головы. Его палата недалеко от той, в которой заперт Гиртман. Сервас заглянул в иллюминатор. Андреас оказался колоссом, весом килограммов в сто пятьдесят, не меньше ста сантиметров в талии и с ногой сорок шестого или сорок седьмого размера. Огромная голова сидела прямо на плечах, без малейшего намека на шею, выражение лица было угрюмое и насупленное.

Ксавье указал на вторую дверь.

— Доктор Хайме Эстебан прибыл к нам из Испании. За два лета, проведенных в национальных парках Ордеса-и-Монте Пердидо и Агуэстортес, он убил две супружеские пары, а до этого считался у себя в городе уважаемым человеком, был муниципальным советником. Женат не был, но весьма почтительно относился к дамам, приходившим к нему на прием, для всех у него находилось доброе слово. — Ксавье подошел к иллюминатору, потом отодвинулся и пригласил всех заглянуть внутрь. — Никто так и не понял, почему он это совершил. Хайме охотился на путешественников в уединенных местах. В основном это были молодые пары. Сначала он разбивал головы парням камнем или палкой, а потом насиловал и душил девушек и сбрасывал их в овраг. Ах да, еще Эстебан пил их кровь. Теперь он выдает себя за вампира. В испанской психиатрической клинике, куда его поместили, Хайме покусал за шею двоих санитаров.

Сервас подошел к иллюминатору и увидел сидящего на кровати худощавого человека с намазанными бриллиантином волосами и аккуратно подстриженной бородкой. На нем был белый комбинезон с короткими рукавами. Над кроватью работал телевизор.

— А здесь находится наш самый знаменитый пациент, — объявил Ксавье тоном коллекционера, демонстрирующего очень ценный экспонат, набрал код доступа на клавиатуре охранного устройства возле двери, вошел в палату и сказал: — Здравствуйте, Юлиан.

Никакого ответа. Сервас шагнул следом за ним.

Его удивили размеры палаты. Она производила впечатление гораздо более просторной, чем те, куда он только что заглядывал. Стены были такие же белые, в глубине комнаты стояла кровать, у стены маленький стол с двумя стульями, слева две двери, наверное, встроенный стенной шкаф и душ. Единственное окно выходило точно на макушку большой пихты, засыпанной снегом, и на горы.

Не меньше, чем размеры комнаты, Серваса удивил аскетизм убранства. Интересно, это выбор пациента или предписание из Швейцарии? Судя по досье, Гиртман был человеком любознательным, умным, социально адаптированным. Он вел жизнь свободного человека, хоть и тайного убийцы, очень ценил книги и прочие плоды человеческой культуры. Здесь же у него ничего этого не было. Исключение составлял CD-проигрыватель скверного качества, стоявший на столе. В отличие от других палат мебель в его комнате не была ни привинчена к полу, ни обшита мягким пластиком. Значит, Гиртман не представлял опасности ни для себя, ни для окружающих.

Вслушавшись в льющуюся из проигрывателя музыку, Сервас вздрогнул: Густав Малер, Четвертая симфония…

Гиртман сидел, опустив глаза, и читал какой-то журнал. Майор слегка наклонился. Он заметил, что по сравнению с фотографией в досье швейцарец похудел. Его кожа, и без того молочно-белая, стала совсем прозрачной и резко контрастировала с темными густыми, коротко остриженными волосами, в которых начала появляться седина. Он не побрился, и на подбородке пробилась черная щетина. Однако вокруг него сохранялась та аура хорошего воспитания и прекрасных манер, которая чувствовалась бы, даже будь он клошаром где-нибудь под мостом в Париже. Его строгое лицо со слегка нахмуренными бровями, наверное, производило неизгладимое впечатление на судебной трибуне. Одет он был в комбинезон с открытым воротом и белую футболку, которая от множества стирок отливала серым.

По сравнению с фото преступник выглядел постаревшим.

— Позвольте представить вам майора Серваса, судебного следователя Конфьяна, капитана Циглер и профессора Проппа, — сказал Ксавье.

Гиртман сидел напротив окна, глаза его блеснули, когда он поднял голову и посмотрел на Серваса. Странно, но в зрачках убийцы ничего не отражалось, они горели каким-то своим, внутренним огнем. Это продолжалось не более секунды. Потом все исчезло, и швейцарец снова превратился в вежливо улыбающегося прокурора Женевы, горожанина до мозга костей.

Он встал, отодвинул стул и склонил свое крупное тело. Гиртман оказался гораздо выше, чем можно было предположить, глядя на фото. Около метра восьмидесяти пяти, прикинул Сервас.

— Добрый день, — произнес Юлиан, глаза которого снова устремились на Серваса.

Несколько мгновений оба молча изучали друг друга, а потом Гиртман сделал нечто неожиданное. Он быстро выбросил руку в сторону Серваса. Тот еле удержался, чтобы не вздрогнуть и не отпрянуть. Швейцарец взял его ладонь в свою и крепко стиснул. Дрожь все-таки прошла по телу Серваса. Рука маньяка оказалась чуть влажной и холодной, как рыбья чешуя. Может, это лекарства так повлияли?

— Малер, — произнес сыщик просто так, для приличия.