Лечебный факультет, или Спасти лягушку

— Теперь попрошу минутку внимания. Другими словами — заткнитесь. Итак, меня зовут Людмила Ивановна Юрченко. Я прочитаю вам свод правил. Категорически запрещается списывать, фотографировать, листать и нашептывать лекционный материал во время тестов. Сразу говорю — кого застукаю, тот получит два. Два это отработка. В лучшем случае. А в худшем — отчисление. Будем надеяться, что правило первое вам ясно. Второе. Прогул означает все ту же двойку. Любая уважительная причина вроде последней стадии туберкулеза — доказывается справкой из тридцать третьей поликлиники. Мы все прекрасно понимаем, что большинство ваших родителей — врачи. Так что бумажки со штампами уже ни на кого впечатления не производят. Третье…

Напротив меня сидели две стройные девушки кавказской наружности. Их длинные волосы струились поверх зеленых спинок стульев. Одна из них стучала остроносым сапогом по ножке стола. Это чеченка Тамара. Однажды в нее без памяти влюбится престарелый преподаватель анатомии — Моисей Моисеевич Полянский. В нее и Фарзет. Но это случится потом, а сейчас эта девушка быстро пишет свод правил в новую тетрадь в картонной обложке, подчеркивая розовым маркером важные, на ее взгляд, моменты. Возле Тамары сидит Фарзет. Фарзет прибыла к нам из далекой Осетии. На ее точеном припудренном лике — капли остывшего пота. Скромный ветхий свитер, целомудренно обернутый вокруг плеч, совершенно не соответствует сезону, под свитером — совсем не мусульманское декольте. Ради поступления дочери в медицинский ее отец продал целых два автомобиля. Чуть левее свалился на парту сонный бурят Игорь Мункоев, его тонкий пиджак гармошкой сложился на локтях. Хочется посадить ему на руку охотничьего сокола. Подле, облокотившись рукой о стол и соскальзывая вниз, — Нанзат Хутаев. Он очень молодой, даже слишком. У Нанзата правильные, красивые черты, обтекаемый свод бровей, детская женственность. Скоро он начнет выдавать глупость за глупостью. Спросит, например, у преподавателя химии: «А как вы докажете чудодейственные свойства энергетически заряженных вод Байкала, у которых кристаллическая цепочка образует герб Бурятии?» На этой фразе к нему спокойно подойдет Саран и стукнет его двухтомником «Углеродные соединения».

Она как раз сидит впереди. Знакомьтесь: красавица и умница Саран Тогутаева. Из-под ее халата струится что- то воздушное и фиолетовое. Саран проницательна, глубока, обременена житейской прожженностью. Это видно даже на очень молодом лице. В ней угадывается специфическая буддийская тишина. Даже вспылить по-человечески Саран не может. Если кому-то и надает — то по делу. Внешне Тогутаева похожа на обольстительную китаянку-мафиози из американского кино. Особенно с этими круглыми серьгами.

Круг землячества замыкает девушка с интересным творческим псевдонимом — Саяна. На самом деле Саяну зовут не менее экзотично — Акылай. Я попробую ее описать, хотя внешность в ней не главное. Итак, у Саяны замысловатая прическа с торчащими в разные стороны прядями (за это она будет еще долго получать), красные брюки в клеточку, бирюзовый лак на ногтях. Она спокойна, умна, необычна. Поразительно талантливый человек. Спустя пять лет двадцатишестилетняя Саяна станет одним из самых известных в России современных художников. Уже скоро преподавательница биологии начнет называть ее — «Наша богема».

Дальше сидят Саша Морозова и Лена Воронцова. На каждой — синтетическая мини-юбка и дырявые колготки. Эти две — мои главные ненавистницы. Естественные классовые враги. То есть для меня они не враги, но я для них — враг. При взгляде на них в голове сразу возникает череда надуманных образов: полупьяные отцы, агрессивно командующие женами, мнущие в зубах папиросу и источающие смешанный запах пива и пота. Сразу кажется, что на кухне хлопочет усталая, когда-то кокетливая, а сейчас — располневшая и потрепанная мать, а по обклеенной маловыразительными обоями квартире расползается запах жареного лука. Вот маленькая Лена, вот маленькая Саша — они бегают по дворам, играют с другими детьми, харизматично и легко устанавливают свой авторитет, шутят так, как ругается их папаша, ввергают в шок, учатся обманывать, флиртовать, курить взатяжку, пить дешевые коктейли, врать в глаза, обнажать еще не выросшую грудь, унижать мальчиков…

Однажды на гистологии профессор Рубильников спросит: «Где ты родилась, Форель?» А я нервно проглочу слюну. Дело в том, что предыдущие ответы звучали так: «В Пушкино», «В Осетии», «В Калуге». Я же появилась на свет в третьем доме по Кутузовскому проспекту? Мне будет это сложно вспомнить. Зато сразу вспомнится, как Морозова с Воронцовой зло покосились на мой толстенький переводной роман под мышкой и на розовые сапоги из Амстердама, а потом — на случайно оброненную мною фразу, которая почему-то показалась им смешной: «Как говорил Декарт…» Да, и вправду — дебильная фраза. Короче, я их и так достаточно разозлила.

— Как где? В роддоме!