Лебёдка аэронавта

Она сделала три быстрых шага по направлению к безумно дорогой двери, изготовленной из древесины, добытой в смертельно опасных, туманных лесах поверхности, и окованной латунью. Она повернула ключ несколько раз, закрывая дверь, и вынула его из скважины. Затем вернулась на свое место и произнесла, вздернув подбородок:

— Ты подчинишься мне, дитя.

— Честное слово, мама, — ответила Гвендолин, — если мы продолжим в том же духе, то разоримся на ремонте.

Наруч Гвендолин снова взвыл, и часть двери превратилась в щепки и обломки латуни. Оставшаяся часть сорвалась с петель и вылетела в коридор, перевернувшись несколько раз, прежде чем упасть.

Гвендолин подняла руку до уровня лица и спокойно направилась к двери. Охранники позади нее начали стонать, приходя в себя, и Гвендолин испытала облегчение: она не хотела причинять им серьезный вред. Бенедикт предупреждал ее о том, что, нанося удары в голову, нельзя быть уверенным в последствиях.

— Нет, — прошептала мать, когда она проходила мимо. — Гвендолин, нет. Так нельзя. Ты не осознаешь, с какими ужасами можешь столкнуться.

Она часто дышала и…

Создатели милосердные!

Мама плакала.

Гвендолин помедлила и остановилась.

— Гвендолин, — прошептала мать. — Пожалуйста. Ты моё единственное дитя.

— Кто же еще тогда будет представлять честь Ланкастеров на службе?

Гвендолин взглянула матери в лицо. Слезы проложили ровные дорожки по тонкому слою пыли.

— Пожалуйста, не уходи, — прошептала мать.

Гвендолин колебалась. Конечно, у нее были амбиции и знаменитая ланкастерская выдержка, но, как и у матери, у нее было сердце. Слезы… слезы были неожиданностью. До этого она видела мать плачущей лишь однажды — когда она смеялась до слез.

Возможно, стоило подумать над тем, что именно подтолкнуло ее к решению поступить на службу. Но на разговоры уже не было времени. Зачисление в гвардию было назначено на это утро.

Она встретилась с матерью глазами и заговорила так мягко, как только могла. Плакать было нельзя. Просто нельзя. И не важно, как сильно ей этого хотелось.

— Я очень тебя люблю, — тихо произнесла она.

Гвендолин Маргарет Элизабет Ланкастер вышла через выбитую дверь и покинула дом.

Леди Ланкастер проводила дочь взглядом, не скрывая слез. Она дождалась звука хлопнувшей входной двери и обратилась к Истербруку.

— Вы в порядке, капитан?

— Немного удивлен, пожалуй, но в целом в порядке, — ответил он. — Парни?

— Леди Гвен, — произнес один из стражников, касаясь щеки и морщась, — здорово дерется.

— Вы не выказали оппоненту достаточного уважения, — сказал Истербрук веселясь. — Идите позавтракайте. Мы поработаем над бросками этим утром.

Мужчины побрели прочь, выглядя довольно смущенными, и Истербрук наблюдал за ними явно довольный. Затем он остановился и прищурившись поглядел на леди Ланкастер.

— Миледи… вы плачете?

— Конечно, я плачу, — ответила она, и голос поднялся от гордости. — Вы это видели? Она дала отпор вам троим.

— Четверым, — мягко поправил её Истербрук.

— У Гвендолин никогда не было проблем с тем, чтобы противостоять мне, — сказала она с иронией.

Истербрук хмыкнул.

— Всё равно не вижу смысла устраивать такую драму.

— Я знаю свою дочь, — ответила она. — И знаю, что единственный способ быть уверенной в том, что она поступит так, как мне нужно, — запретить ей это.

— Напоминает мне кое-кого, кто настаивал на поступлении на службу, миледи, — произнес Истербрук. — Дайте-ка припомнить…

— Как вам хорошо известно, в то время я была молода и упряма. Но когда я уходила, все было не так.

— Разумеется нет, — сказал Истербрук. — Насколько я помню, миледи, вы разнесли в щепки три двери на своем пути, а не одну.

Леди Ланкастер посмотрела на капитана и хмыкнула.

— Честно говоря, Истербрук. Я более чем уверена, что вы преувеличиваете.

— И полдюжины статуй.

— Они были безвкусными копиями.

— И десятифутовый кусок каменной стены.

— Мама стояла в дверях. Как еще мне было уйти?

— Да, миледи, — серьезно сказал Истербрук. — Спасибо, что поправили меня. Теперь я вижу, что нет ничего общего.

— Я надеялась, что ты поймешь, — сказала она. — У тебя есть здравый смысл.

— Да, миледи. Но… — Истербрук нахмурился. — Я осознаю, что вы вынудили ее поступить на службу. Но все еще не понимаю зачем.

Какое-то время леди Ланкастер молча смотрела на него. Истербрук был преданным солдатом, бесценным защитником, вечным другом и союзником, но его кошачьи глаза всегда были сфокусированы на том, что его окружало. Попроси она его закрыть глаза и назвать точное расположение всех предметов в комнате, он, без сомнения, сделал бы это. Но где они находились до недавнего ремонта или как они должны располагаться теперь, когда центральная статуя разрушена, он сказать уже не смог бы.

— В Шпилях что-то происходит, — тихо сказала она. — Возникают знаки и знамения. По меньшей мере четыре отряда аэронавтов сообщили о том, что видели Архангела, и я могу поручиться за то, что это не сон и не пьяный бред. Шпиль Авроры отозвал своего посла из Шпиля Альбиона, и наши отряды уже вступают в мелкие стычки. В нижних хабблах становится все опаснее и…

Истербрук наклонил голову.

— Миледи?