Le trésor des humbles

Сейчас мы смотрим, конечно, с точки зрения всеобщей целесообразности. И тут нетрудно заметить, что наша работа так же необходима и достойна уважения, как и всякая другая. При этом не надо забывать, что мы не крестьяне, не базарные торговки и тому подобная публика, для которой работа — лишь средство набить кошелек и желудок. Мы видим целесообразность пашей работы в том, что она способствует созданию высших ценностей и удовлетворению духовных запросов человека. В этом отношении мы, как говорится, вне конкуренции. Я не стану напоминать о том, какое значение придает Евангелие благодеяниям, оказываемым нищим. На нас в первую очередь и можно упражняться в любви, милосердии и прочих христианских добродетелях. Мы подобны живой книге, в которой любой прохожий найдет прекраснейшие притчи и достойные подражания картины. Примерно об этом мы и говорим. Но не будем отвлекаться от повседневной жизни. Скажем так: у кого-то в семье произошло счастливое событие, и он готов поделиться с ближним долей своего счастья. Конечно, не очень большой долей, не такой-то он дурак. А тут, на углу, сидит нищий с деревянной ногой. Тому достаточно двух, трех, самое большее пяти рублей. А подав пять рублей, он чувствует себя в десять раз счастливее. Разве это плохо? Выходит, и я и он остались в барыше. Или, скажем, какой-нибудь лавочник заключил выгодную сделку. Немного нечестную, как и всякая сделка. На сердце у него и приятно, и слегка тревожно. Ему хочется унять эту легкую тревогу. Но как это сделать? Вон там нищий мерзнет на дожде и ветру. Дадим ему немного. Это можно. Сделано. И лавочник возвращается домой умиротворенный. Ужин кажется ему вкусным, спит он спокойно. Разве ему не хорошо? И разве лавочник не такой же человек? Случается и так: выходит из варьете господин в приподнятом настроении. В руках у него кошелек, и ему кажется, что он может купить весь мир. А ведь дело известное: прокутишь деньги с шансонетками, повредишь своему здоровью, а завтра еще на службу опоздаешь. Такой тоже не поскупится дать нищему. Может быть, посмотрит только внимательней, подумает о чем-то своем и пойдет домой. Так кому же от этого больше пользы: нищему или ему самому?

И даже те дни, когда не удается получить ни единого рубля, тоже нельзя считать потерянными. Можете мне поверить, бывают и такие дни. Тогда мы стоим на улице для напоминания, для контраста. Только при виде нас богатый по-настоящему оценивает свое богатство и благополучие. Иначе бы он знал одни тревоги и заботы. И люди менее зажиточные готовы примириться со своим положением, убедившись, что есть люди победнее их. Если бы на свете не было бедных, все бы были бедны. Запишите, сударь, и это.

Нищий встал. Поднялся и Артур Сукатниек. Странное у него было самочувствие. Что он мог сказать? Он даже не нашел нужных слов и только чуть заметно улыбнулся. Понимай, как знаешь.

— Выходит, что вы такой же полезный и достойный уважения гражданин, как и любой другой… Пожалуй, еще придется извиниться перед вами.

Нищий пожал плечами.

— Вряд ли вы это сделаете. А теперь отоприте дверь. Ключ у вас в том кармане.

— И вы не намерены переменить… профессию?

Нищий снова пожал плечами. Чисто джентльменская манера не отвечать на вопросы.

— А вы можете переменить?

Он был уже у дверей и торопливо обматывал тряпками ногу. Пощупал колено и покачал головой.

— Натер. Вероятно, мало подложено. Завтра эту чертову деревяшку придется привязать к другой ноге… Будьте так добры, помогите затянуть этот ремешок. Немного потуже. Так. Спасибо.

В дверях он обернулся. Теперь это был прежний старик с шишкой на затылке, с черной повязкой на щеке, с робкими, просящими глазами.

— За задержку, сударь, не изволите ли какую мелочь?.. Три рубля? Спасибо, спасибо!

Обернулся еще раз.

— Так вы полагаете, что доктор Фрейденфельд больше не живет на третьем этаже? То-то я не вижу его больше на нашей улице.

Артур Сукатниек постоял немного у закрытой двери. Вот на площадке стукнули к соседям. Нищий запел плачущим голосом:

— Подайте копеечку бедному калеке…

Артур Сукатниек медленно возвратился к письменному столу и сел. Облокотился на страницы своей рукописи. Сжал ладонями виски и задумался.

1923