Льдинка

– Президент? – не поверил Артур. – Быть такого не может! Президенты в Америке!

– В 2007 году будет и в России, – сказал Антон.

– А сколько еще республик присоединилось за это время к РСФСР? – поинтересовался Дильс.

Тима замялся. Сейчас этот усатый мужик с пристальным взглядом устроит им, как говорил Хрущев, кузькину мать.

– Сейчас Российская Федерация поделена на субъекты.

– А, понял. Эстония, Грузия, – закивал головой Костя.

– Нет, – вздохнул Тима, гадая, стоит ли продолжать этот бесполезный разговор. Сказать ли, к примеру, что в 2007 году в России будут царить рыночные отношения, а коммунизм почил в бозе.

– Они стали независимыми государствами и отсоединились, – сказал он.

– А войны больше не будет? – спросила, немного смущаясь, Злата.

– Будет, – брякнул Антон, и Тима толкнул его под столом ногой, но того уже было не унять. – Война с Афганистаном, в конце семидесятых. А война с Чечней до сих пор идет.

– Как с Чечней? – переспросил Дильс недоверчиво. – У меня там столько друзей…

– Уже больше десяти лет, – вздохнул Тима. – С 1994 года.

– Что же это такое? – в голосе Артура слышалось изумление. – Войну с фашистами выиграли, и все заново, здрасте пожалуйста?

Тима тактично промолчал. Если бы они услышали про эпопею о «Бронзовом солдате», устроенную эстонскими властями, их, наверное, кондрашка бы хватила. Про падение рубля и прочие проявления капитализма он решил вообще ничего не говорить, иначе его тут расстреляют.

К его счастью, Злата сама перевела разговор в другое русло, видя, что ребята смущены расспросами.

– Может, подышим воздухом перед сном? – предложил Антон после ужина.

Тима согласился, а Артур буркнул:

– Не отходите далеко от станции.

– Почему? – спросил Тима.

– Выйди и увидишь, – не стал пускаться в объяснения Артур, занявшись чисткой ружья.

Тима поймал себя на мысли, что, несмотря на нарочитую грубоватость, Артур в целом производил впечатление неплохого человека, он прямо-таки излучал скрытую силу и надежность. А вот Константин нравился ребятам все меньше и меньше, Антон не преминул воспользоваться случаем, когда они остались одни, и сказал об этом Тиме с Яной.

– Тебе что, жениться на нем? – усмехнулся Тима.

– Нет, но что-то подсказывает мне, что с ним еще будут геморрои.

– Какие геморрои, завтра мы расстанемся и никогда больше не увидим его, – отмахнулся Тима.

Молодые люди обулись, накинули куртки и вышли за дверь. От яростных порывов ветра у них тут же перехватило дыхание – бушевавшая снаружи метель как нельзя лучше проиллюстрировала напутственные слова Артура. Маяк, высившийся в нескольких шагах от них, превратился в едва мерцающее желтое пятнышко, то пропадающее в снежной пелене, то появляющееся снова. Видимость ограничивалась расстоянием вытянутой руки.

– Пошли обратно! – прокричала Яна. – Ужас, я уже замерзла!

«Да уж, и вправду остров Усопших», – не очень весело подумалось Тиме. Неожиданно сквозь снежную светонепробиваемую вату что-то промелькнуло. Кажется, что-то темное… Или это ему показалось?

Когда они вернулись в помещение, Дильс как раз заводил в подсобку Аммонита.

– Придется тебе пока побыть здесь. Мы тебя не знаем, ты нас тоже, так что я не могу рисковать. Не держи на меня зла, товарищ Аполлинарий, – говорил он.

– Я тебе не товарищ, – вспыхнул Аммонит. – Товарищ от слова «товар», а я не продаюсь.

– Как тебе будет угодно, – ничуть не смутился Дильс и ловко закрыл за Аммонитом дверь, нацепив на нее здоровенный замок. И замок и ключ были стилизованные, как в старых русских сказках, потемневшие от времени.

– Спокойной ночи, товарищ! – раздался за дверью насмешливый голос Аммонита.

Дильс покачал головой.

– Скорее бы отвезти вас, ексель-моксель. Свалилось блядство на мою лысую башку. Артур, проверь метелемер.

Артур, к тому времени закончивший чистить ружье, убрал в специальный шкафчик оружейное масло с шомполом, а патроны переложил к себе в карман. «Открыл» ружье, скрупулезно оглядел каждый патронник, закрыл, взвел курки и щелкнул спусковым крючком. Проведя эти манипуляции, он передал ружье Дильсу и, быстро надев сапоги с курткой, вышел в ревущую пургу.

Он закрыл лицо теплым шарфом, включил фонарь, стараясь не забирать в себя слишком резко воздуха: нередко люди, впервые попавшие в подобный климат, теряли сознание только из-за того, что неправильно дышали. Фонарь пробивал снежную завесу максимум метра на три, и идти приходилось очень осторожно, буквально на ощупь. Однажды он, при силе ветра всего 30 метров в секунду, отошел в радиостанцию (она в 15–20 шагах от маяка), а потом попытался вернуться обратно. Ощущения такие, словно он искупался ночью при сильнейшем шторме, состоящем из ледяной крошки. По дороге возникали какие-то ямы, которых не было еще вчера, снежные барханы, образовавшиеся всего час назад, и все это в окружении беснующейся молочной бури.