— Знаешь Оля, ты мне рассказала про этих вдов, а я вспомнила про свою мамку. Было это во время войны. Мой отец был простым трактористом, всю жизнь проработал в колхозе. У него вместо ноги был протез, поэтому его на войну не взяли. А мать работала на ферме. Так вот, у нас недалеко лагерь был, там заключённых держали, уголовников. И вот сбежали там два уголовника, а холодно было уже, они голодные, холодные, злые. Бегут через поле, а там отец мой работает на тракторе, осенняя вспашка. Подбежали к нему, ножик к горлу приставили, говорят, чтобы он домой к себе их вёл, одежду им дал да продуктов. Отец ни в какую, убейте меня, но не приведу, говорит, вас в дом свой. Они его в бок ранили и сказали, что, мол, всё равно сейчас пойдут по избам, всех порежут, а в деревне, считай, одни бабы. Мужики-то воюют. Ну и повёл он их в деревню, потом говорил, что думал дома нож взять, да хоть одного, да порешить. А мать как раз на обед домой забежала, нас покормить, мы с братом тогда ещё были маленькие, ему четыре года, а мне семь. Мать увидела в окно, что отец идёт, и за бок держится, а рядом два мужика с ним. Она по их виду поняла, что к чему. Нас в подполе закрыла, сказав, чтобы мы молчали. Отец с мужиками заходит в избу, а мать делает вид, что ничего не поняла. Отец ей говорит, давай Глафира, у нас там картошка варёная где-то, да хлеб, отдай вот товарищам, они голодные. И дай им мои брюки, да шинель, какую брат мой мне оставил. Мать, не слова ни говоря, в мешок сложила картошку, хлеб, полезла в сундук за вещами. А отец подвигается всё ближе к столу, чтобы значит, ножик взять. А один бандит увидел это, стукнул кулаком со всего маха отца по голове, тот и свалился под стол. А другой достаёт нож и к нему подходит, говорит: «Ах ты сволочь, ты что, думал хитрее нас? Да мы таких на ножичек по десятку садили!» А мать моя, а она была женщина крупная, со всего маху сзади прялкой по голове этого, с ножичком, как саданёт! Он свалился. А другой её ногой пнул, подхватил нож из рук упавшего, и на отца пошёл. Так мать соскочила, вперёд него к отцу добежала, закрыла его своим телом и говорит, глядя ему в глаза: «Ты можешь нас обоих убить, но запомни, не будет тебе никогда покоя! За то, что оставил детей сиротами, я каждую ночь буду напоминать тебе об этом!» И пнула тоже его ногой. Он замахнулся на неё, а потом как-то обмяк и говорит: «Знаешь, тётка, если бы за меня так моя жена стояла, никогда бы я не очутился в тюрьме!» Помог он подняться дружку своему, взял мешок с продуктами, да и вышли они из избы. Вот. Этих бандитов рядом с нашим домом сразу же поймали, по их следу уже милиция шла. А мать моя спасла отца.
Потом она ещё рассказала, как соседка мужа своего искала по госпиталям после войны, и нашла его, безногого, контуженного, потерявшего документы. Я сидела и слушала, и мне казалось, будто это я закрыла телом своего мужа, заслоняя его от бандитов. И это я заглядываю в лица раненых, молясь, чтобы он был жив, пусть калека, лишь бы живой.
Вышел Дениска, который проголодался, пока был в бане, и сел за стол с Фридой Анатольевной, а я пошла в баню. Крепко пахло берёзовыми вениками. Я легла на полку и заснула. Проснулась я оттого, что замёрзла. Почти утро. Я ополоснулась прохладной водой и пошла снова спать.
Встала я самая первая в доме, остальные ещё спали. Тихонько выскользнула во двор, умылась из бочки, пошла в огород. Это стало уже привычкой, проверять огород. Хотя я понимала, что, скорее всего, Лазутчик уже не бегает по огородам. Но всё равно прошла до стожка, где в прошлый раз я увидела его. День обещал быть жарким. Дождей уже месяц не было. Я взяла лейку, почерпнула из бочки воды и начала поливать грядки.
Когда я вернулась в дом, Фрида Анатольевна уже поставила варить картошку. Я её спросила про Павла Анатольевича, та отмахнулась:
— Каждый день звонит и ноет, то койка неудобная, то сосед храпит, то туалетная бумага кончилась, то ещё что. Но Катя сказала, что только на следующей неделе его выпишет. Анализы у него нормальные для его возраста, но подлечить надо. Так она и сказала.
Дениска проснулся, когда я уже поела и собиралась выходить. Пришлось его ждать, он готов голодным был со мной бежать. Мы с ним пошли к Татьяне. Сакатов и Илья сидели во дворе. Мы вызвали Анну, она появилась снова с тетрадкой, и ещё с банкой облепихи, в гостинец нам принесла.
— Я всё думала над словами Любавы, что надо сотворить Зимний косой крест. — Сказала Анна — Это не нарисовать. А именно сотворить. — Она открыла тетрадку — Вот, смотрите, это так выглядит нарисованный косой крест. Как я и говорила, это буква «Х», перечёркнутая на конце каждой палочки. А сотворить, это значит, изобразить в воздухе сакральный его знак. Я вчера до поздней ночи искала его.
— Нашла? — Спросил Илья.