Лазутчик

— Вы что думаете, я по своей воле ей помогаю? — Тихо заговорил он — Да я рад бы сбежать от неё хоть на край света, и ещё дальше, да только не могу. Десять лет назад, мой друг, ныне покойный, позвал меня помочь ему перегнать машину из Владивостока. Я в то время развёлся с женой, и, как говорится, был в затруднительном материальном положении. С работой не клеилось, настроения никакого, вот я и решил, что дорога для меня будет самой лучшей терапией. Получили мы во Владике машину, и поехали на ней к нему домой, в Благовещенск. Это где-то полторы тысячи километров. Ехали не спеша, так как километров через сто в машине что-то застучало. К вечеру остановились на берегу Амура, решили там заночевать. В деревне, рядом с которой мы остановились, магазин был закрыт, поэтому мы на выезде, в крайней избе, купили у какой-то бабки продуктов, и даже дров для костра. Погода хорошая, места спокойные. Поплавали, поели, смотрим, та бабка к нам ползёт. Подошла и давай нас обвинять, что мы её обманули, денег меньше дали, она сразу не посмотрела, а только сейчас заметила, ну и так далее. Друг мой сначала пытался с ней спорить, а потом просто спросил, сколько надо ещё. Та говорит — пять тысяч! Мы с ним переглянулись, ну и бабка! Это за курицу, несколько картофелин, буханку хлеба и вязанку дров! Мы засмеялись с ним, начали шутить, как ресторан её называется, и сколько там у неё звёзд. А бабка, знай на своём стоит, говорит, что сразу нам назвала эту сумму, а если нам показалось дорого, то лучше бы тогда и не брали ничего. Друг достал пятьсот рублей из кошелька, протянул бабке и говорит: «Вот, даю тебе при свидетеле пятьсот рублей, и всё, отвали. Не люблю таких наглых, если бы ты мужиком была, по-другому бы сейчас с тобой поговорил». А бабка взяла деньги, и говорит: «Эх, милок, знал бы ты, от чего мог сейчас откупиться, так все деньги бы мне свои выгреб!» А потом ко мне повернулась: «Ну, а ты что? Сколько готов заплатить?» Я отвернулся от неё и пошёл плавать. Бабка сразу же ушла. Настроение она нам, конечно, подпортила, но мы потом уже смехом вспоминали про хитрый бизнес старухи. Сейчас я думаю, заплати ей мы тогда, как она просила, может, всё и по-другому в нашей жизни было. Посидели мы у костра, повспоминали студенческие годы, и спать пошли. Друг мой лёг в машине, а я в спальнике расположился рядом. Лежу, на звёзды смотрю, слушаю, как волны набегают на берег. Повернулся на бок, вижу, старуха та сидит со мной рядом и на меня смотрит. Я даже вскрикнул от неожиданности. А она мне и говорит: «Отработать надо то, что ты мне задолжал. Нехорошо долг копить, чертей дразнить!» Я хочу пошевелиться, а не могу, и сказать ничего не могу, как деревянный лежу. А она опять: «Дружок твой, не жилец, недолго ему землю топтать. Да и поделом ему, только о себе думает! Ты утром у него спроси про Маринку-то! Спроси, спроси! Он, когда за ней обещал вернуться, страшной клятвой поклялся. Может он и смеялся, да тот, кто держит эту клятву, шуток не понимает. Вот и пора держать слово своё, время пришло. Загубленный младенец платы просит». Бабка протянула ко мне руку, а в ней блеснул медный медальон. Говорит мне: «Давай правую руку, договор сейчас с тобой заключим!» И я, словно марионетка какая, протянул ей руку. Она положила мне на ладонь этот медальон, своей рукой накрыла его и крепко-крепко сжала мою кисть. Силища у этой старухи была, словно у мужика здорового. И ладонь моя запылала от жгучего огня, я корчился от боли, но крикнуть не мог, не мог скинуть старухину руку. Потом она убрала руку с медальоном и говорит: «Итак, Фёдор, теперь ты будешь служить моей госпоже. Если, конечно, тебе твоя жизнь дорога. Хотя, и если не дорога, всё равно придётся служить ей. А сейчас спи, завтра у вас дальний путь, отдохнуть надо!» И я тут же уснул. Утром, когда я встал, мой друг уже вскипятил нам чаю, сидит, бутерброды ест, отдохнувший, довольный. Я сначала на руку посмотрел — никакого следа от раскалённого медальона не было видно, но то место побаливало. Я сел напротив друга и всё выложил, что ночью со мной произошло. Он как жевал, так с открытым ртом и остался сидеть. Понял я, что про Маринку какую-то старуха в точку попала. Мы с ним побросали вещи в машину, и к бабке разбираться поехали. Подъезжаем туда, а дом бабкин стоит пустой, окна заколочены, к нему даже не подойти, так он бурьяном зарос. Стоим мы, словно громом поражённые. Только вчера мы были здесь, и дом стоял цел-целёхонек! Мимо мужик на велосипеде проезжал, мы его спрашиваем: «А где та бабушка, которая здесь живёт?» Он глаза на нас выпучил: «Да она уже лет двадцать тому назад умерла, после этого здесь никто не живёт, дом так и стоит пустой!» Видя, в каком мы состоянии, он спешился, подошёл к нам и говорит: «Что, ведьма и вас заморочила? Мы все вздохнули свободно, когда её не стало! Вся деревня боялась её!» Вот так я и стал рабом этой Назы. Она объявилась после того случая года через два. Я обрадовался было, что забыли про меня, или просто я им не нужен. Но нет, не забыли. Я работал в частной фирме, у которой был иностранный инвестор, платили хорошо, я дом себе купил, деньги у меня водились. Да и командировки постоянные были в Москву, Питер, Екатеринбург, Новосибирск, по всей стране летал. Мне нравилось. Дома меня никто не ждал, а тут постоянно новые лица, новая обстановка. Вот и объявилась эта Наза, как снег на голову. Я первый раз, когда её увидел, напугался, не скрою. Да и до сих пор боюсь. Она это чувствует, и не торопится улетать от меня, словно ей нравится, когда она видит страх в человеке. Первый раз она велела мне браслет выкрасть у одного человека. Он в Питере живёт, всяким антиквариатом занимается, подпольно. Мошенник, в общем. Когда она сказала, что браслет надо именно выкрасть, меня холодный пот прошиб. Конечно, я не ангел, но воровством никогда не занимался. Она так схватила меня за шею своими холодными прозрачными руками, что я понял, она не примет извинения, если у меня не получится. Я и не думал воровать, у меня деньги были, поэтому я собрал всю свою наличность и махнул в Питер. Нашёл этого старьёвщика, мы с ним сторговались, и я купил у него этот браслет. Браслет как браслет, какой-то ювелирный сплав, даже не золото, и украшен тонкой ковкой, словно мячики ажурные в него впаяны. Той же ночью, в гостинице, Наза у меня его и забрала. И сказала мне, что знает, что я не своровал, а купил его. Она сказал мне: «Это первое и единственное с моей стороны предупреждение тебе. Если я сказала, что надо украсть, значит так и надо. Если бы надо было купить, я бы так и сказала, что надо купить. В следующий раз не прощу». В тот год я ей ещё два браслета добыл. И я их воровал. Первый раз удачно, так как хозяйка браслета была старая, она и не заметила, как я его в рукав сунул, а со вторым браслетом хуже получилось. Там хоть хозяин его и был пьян, но мой нехитрый маневр заметил и полез драться. Еле тогда я ноги унёс. — Фёдор Викторович обтёр трясущейся рукой лоб, потом продолжил — Я хоть и не ювелир, но видно было, что браслеты хоть и разные, но они все словно из одной коллекции, или сделаны были одним мастером. Они были старые, сейчас намного красивее можно найти, но что-то в них было такое, как бы сказать, благородное, что ли. Третий браслет был именно тот, который и нужен был Назе. Она сразу вцепилась в него. Щёлкнула по одному из ажурных мячиков, он раскрылся, и оттуда упал чёрный сушёный комочек, она его схватила, и он исчез в ней. И тут же из воздуха на стол упали десять золотых монет. Она сказала: «Это тебе за работу. То, что я держу сейчас в руках, этому нет цены. Жди, скоро снова увидимся». А через месяц она появилась у меня дома и положила передо мной этот сушёный комочек и говорит: «Ты должен держать его во рту три дня. Ты не должен есть, только пей простую воду». Я держал его во рту, как она мне и приказала. Привкус был металлический, и пах он очень отвратительно, несколько раз я думал, что меня вывернет наизнанку. Днём ещё ничего, но я боялся, что когда засну ночью, то его проглочу. Поэтому эти три дня мне показались тремя годами. Через три дня Наза снова объявилась. Сразу подставила мне свою руку, и я выплюнул в неё этот чёрный сгусток, который стал намного больше. Она его изучала, я тоже не мог оторвать от него глаз. На её ладони лежало что-то, похожее на небольшой свитый рог. Она мне сказала: «Это часть панциря Левиафана, второго из великих герцогов, который собирал грешников, обращал их в камни, и выкладывал из них путь себе. Теперь это будет мой путь. Если ты мне поможешь, я дам тебе силу подчинять людей воле твоей, и не будет на земле равного тебе». Я слушал её, но сомнение в моём сердце не давало мне верить её словам. Знал я, что это ложь, что я нужен только для её поручений, и никакой власти мне никогда не видать. Она улетела, а я всю ночь читал про демонов, про этого Левиафана. И чем больше я узнавал про них, тем больше понимал, что эта Наза не часть их, а только желающая стать равной им. Я тогда ещё не знал, что она задумала, но точно знал одно — не уйти мне живым от неё, никогда не отпустит она меня. И вот, она снова принеслась с этой частичкой Левиафана, и теперь я должен был вырастить из него кубита. Кубитом называется существо, выращенное из фрагмента кожи одного из высших демонов, который посредством колдовского ритуала становится чем-то вроде младшего демона. Каждый день я капал на этого кубита несколько капель своей крови, и она впитывалась мгновенно в это отвратительное существо. Рядом с ним всегда должен был гореть огонь. Кубит рос очень медленно, он словно бы разворачивался, словно изнутри него что-то выползало, бесформенное, голое, холодное. Полгода, каждый день, я надрезал свою кожу между мизинцем и безымянным пальцем, как научила меня Наза, и выдавливал на него сначала пару капель, потом десять, а потом тридцать. И в один непрекрасный день у меня загноилась рана. Я не знаю, как это произошло, я всегда смазывал место пореза, берёг руку. А тут враз, словно чума на меня навалилась. Ночью поднялась температура, меня всего залихорадило, я стал пунцовый, и пока я совсем не отключился, я вызвал скорую. Когда она приехала, я уже еле дополз до двери, открыл им и свалился без сознания. Они меня забрали, увезли в больницу, там пока промыли меня, пока капельницы мне ставили, в общем, очнулся я через три дня. И сразу вспомнил про этот чёртов кубит. Я похолодел. Вот тебе и нет ему цены, я же его загубил. И подумал я тогда, лучше бы я умер. Всё равно она меня не оставит в живых. Выписали меня через неделю, я вернулся домой, а там нет этого кубита, пустая коробка. Как и следовало ожидать, ночью появилась Наза и схватила меня за горло. И только повторяла: «Ты его загубил! Ты его загубил!» Я просто закрыл глаза и ждал смерти. Но она меня не убила. Она достала откуда-то небольшой железный крючок, засунула мне его прямо через кожу туда, где солнечное сплетение и сказала: «Теперь ты каждый день будешь помнить, что такое боль, и как ты мне сделал больно!» Появилась она только через три года. Все эти три года я терпел боль, и не было возможности от неё избавиться. Когда я вначале решился достать его хирургическим путём, мне сделали рентген, и рентген не показал никакого постороннего предмета в моей грудной клетке. Я был в шоке! Я видел, как она оставила там крючок, я его ощущал каждый день, а эта тупая машина его даже не видит! Я похудел на тридцать килограмм, боль меня вымотала, и поэтому, когда Наза появилась у меня, я решил, что пусть она меня убьёт, но работать на неё я больше не буду. Она подлетела ко мне и достала этот злосчастный крючок из меня. И боль отступила! Честное слово, я был счастлив! Я готов был расцеловать её, хотя именно она была причиной моей боли. Она нашла новый способ вырастить собирателя душ. Её мёртвые слуги отыскали каким-то образом растение сутту, которое даёт за всю свою жизнь только одно семечко, и это семечко словно пластилин, из которого можно вылепить всё, что пожелает его хозяин. Ну, а остальное вы знаете. Я съездил в заповедник «Вишерский», меня Рита туда свозила, я взял это семя сутты, чуть не погибнув под завалом, так как, когда я пролил свою кровь на семя, землю так тряхнуло, словно монолиты под землёй сдвинулись. Я даже сразу побоялся вытащить его из стебля, думал, что ещё раз тряхнёт, но второй раз уже не так хлопнуло, только дым от растения пошёл. Потом отдал семя Рите. Медальон должен был завершить формирование сутты, да, видно, не судьба ему собирателем душ быть.