— Вы, потребовать у меня бумаг? — возмутился командир и вытаращил глаза.
— Чем же подобное требование было бы более обидно, чем ваше? Мы не подчиненные ваши. Мы люди свободные. Мы свалились к вам на палубу с неба, и произошло это по вашей же вине!
— Вы мои пленники! — грубо прервал капитан. — Вы занимались контрабандой в наших морях! Вы должны будете ответить за это! Это вам даром не пройдет!
—
— Вы не имеете права привлекать меня ни к какой ответственности, и я оправдываться перед вами не желаю.
— Вот как, это переходит всякие границы! — окончательно вышел из себя Жерар. — Позвольте заявить вам, милостивый государь, что я больше не желаю с вами разговаривать!
— А я вам говорю, что вас заставят отвечать на мои вопросы!
— Неужели? Каким же способом? Уж нет ли на вашем корабле застенка?
— У нас есть военные суды недалеко отсюда.
— Мы не подлежим вашим военным судам! — протестовал Анри.
— Вы попали в линию блокады…
— Это вы утверждаете!..
— И я не отпущу вас иначе, как передав вас в руки военной юстиции.
— По какому праву? Как смеете вы совершать такие насилия над свободными гражданами?
— По праву сильного. Вы в моей власти, и я не выпущу вас! — ревел капитан вне себя от злости.
— После подобного заявления, — сказал с достоинством Анри, — я присоединяюсь к моему брату и отказываюсь продолжать с вами разговор.
— И я также! — совершенно спокойно произнес Вебер.
— Как вам угодно. Но вы за это поплатитесь. Англичанин ушел. Через некоторое время явился лейтенант и сказал путешественникам, что они арестованы и должны до прибытия в Дурбан оставаться безвыходно в лазарете; в Дурбане же их передадут в руки военного суда. Обломки аэроплана будут тщательно собраны и сохранены для предъявления суду. Они должны будут объяснить назначение этой машины и причину своего нахождения в области действий английских военных сил.
Все это было написано на большой бумаге, скрепленной подписями Горация Марстона, командира подводного судна Ее Величества, «Сома», и Чарльза Вильсона, который и прочитал эту бумагу.
— Вот так кашу заварили! — воскликнул Жерар, когда лейтенант Вильсон удалился. — Как мы ее будем расхлебывать? Что ты посоветуешь, Анри?
— Что же я могу посоветовать? — сказал уныло молодой инженер. — Постараемся мужественно перенести крушение всех наших надежд!
— Нет, нет, не говорите так, друг мой, — возразил Вебер. — Человек должен надеяться, пока он жив. Мы как-нибудь выберемся сухими из воды. Это уже не первое несчастье, которое постигает нас.
— Сколько человек может быть на этом корабле? — думал вслух Жерар. — Человек шесть-восемь, не больше. Я знаю, что подводные суда не имеют многочисленного экипажа. Нас четверо, если бы мы решились…
— Прикажите только, что делать, мосье Жерар, — навострил уши Ле Ген. — Напасть на них? Только слово скажите, и я проглочу этого мерзавца, который величает нас «лягушкоедами». Плевать я хотел на их арест! Я и с этим толстым капитаном справлюсь, и с его поджарым лейтенантом. Только прикажите, мосье Жерар!
— Успокойся, — сказал Жерар. — Не болтай так много. Кажется, стучат? Войдите!
Вошел тот же ненавистный Ле Гену матрос с подносом. Он стал расставлять все на столе, причем ему помогал тот же индусский мальчик, на котором он, по-видимому, вымещал все свое неудовольствие: как и тогда, каждое приказание, для ясности, сопровождалось пощечиной или пинком ноги. Это вывело из терпения Жерара.
— Скоро ты, скот этакий, перестанешь бить мальчика? Не стыдно тебе? Ведь он по сравнению с тобой мошка. Посмей только еще, я тебя сам проучу!
— Вот тебе и на! — удивился Джек Тар. — Не смей колотить мальчишку! А как же его учить-то прикажете? Когда я был таким, меня тоже старшие кормили подзатыльниками.
— То-то ты и вышел хорош! — сказал Жерар, взглянув на тупое, красное лицо матроса, изобличавшее в нем пьяницу. — Было бы тебе известно, что я больше не желаю видеть подобной расправы. Не то берегись.
— Ладно! Ладно! — ворчал матрос.
— А если послушаешься, вот тебе за послушание! — показал ему Жерар серебряную монетку.
Маленькие синие глазки матроса сделались круглыми, он пожал плечами, как бы желая показать, что решительно не понимает этих господ французов.
Ле Ген между тем воспользовался случаем и на этот раз поддержал ненавистного англичанина:
— Ах, мосье Жерар, не думайте, что маленького юнгу воспитывают, как сахарное яичко, в ватку завертывают! Этот дылда прав: если не дать мальчишке подзатыльника, из него не выйдет проку!
— Полно, — сказал Жерар, — я не верю, чтобы грубость и удары давали хорошие результаты. Я уверен, что сам ты, например, никогда не обращался так с новичками, которые были у тебя под началом.