Лазурный берег

Голова болела. Рыба не клевала. И фильм оказался дерьмом. Это — жизнь?!

Троицкий представил себе белое сердце. Крупным планом. Бьется еще, дрянь такая, колышется. Тьфу!..

Вернулись опера тоже через черный ход. У дверей встретилась вздорная старушонка, похожая на Шапокляк. Она почему-то погрозила им клюкой.

— На Демьяна работает?..— насторожился Рогов.

— Вряд ли,— усомнился Игорь.

С сожалением снова отказались от коньяка. Пора было уже выходить на «стрелку». А хозяин неожиданно оказался пьян. И продолжал наливать — рюмочку за рюмочкой.

— Вазген, что-то случилось? — обеспокоился Игорь.

— Угадайте,— расплылся в улыбке портной,— кто почтил сегодня своим посещением сей благословенный кров?

— Тарантино,— пошутил Рогов.

— Вы уже знаете?! — поразился хозяин,— Ну конечно, как старый Вазген мог забыть,— вы ведь подлинные профессионалы, вы все знаете первыми, да! Но скоро узнают все, и реклама моего заведения, клянусь Араратом...

— Правда, что ли, Тарантино? — не поверил Плахов.

— Взял в прокат белый фрак! Пятьсот евро в день, на четыре дня! Я давал ему скидку — Вазген никогда не против справедливой разумной скидки! — но он не взял. Великий Тарантино отказался от скидки за белый фрак!.. С ним было еще двое худеньких, они взяли по комплекту за 200 на четыре дня, и вот они — они! — не отказались от скидки. О, Вазген их понимает — почему не взять скидку, если тебе предлагают ее искренне, от чистого...

— Вазген,— усомнился Рогов.— У Тарантино есть фрак... Мы видели вчера.

— О, но ведь это звезда! А вы же знаете звезд!.. Вчера они пошли купаться ночью после приема — прямо во фраках. И фраки обрели полную, абсолютную негодность...

Вася заметил на столе полароидную фотокарточку.

— Глянь, Игорь!..

На снимке Вазген обнимался с кинематографистом Тарантино.

— Я сделал нынче такой бизнес, что могу теперь отдыхать и помогать друзьям несколько дней! — возвестил Вазген.— Вам нужна еще моя помощь?

Без четверти час катер с Николаем причалил у маяка. Серов внимательно наблюдал за ним в бинокль. За ним и за окрестностями: нет ли поблизости каких-нибудь подозрительных лодок. А заодно и за самим Николаем. Серов начал уже подозревать всех и вся. Конечно, насчет Николая — абсурд, но...

Жизнь вообще абсурдна.

У них бухгалтер работал лет десять. Неприметный такой Иван Иванович. Сидоров. Умный, опытный, осторожный, преданный. Много черных-серых схем через него шло — всегда все чисто. Скромный такой человечек лет пятидесяти. Без особых потребностей. Троицкий платил ему огромную зарплату, а он все ходил в одном и том же пиджаке советского еще производства с кожаными заплатами на локтях. Почти все деньги раздавал родственникам, в том числе и каким-то наглым племянникам с уралов и из сибирей, которых в глаза не видел.

И вдруг украл миллион баксов у Троицкого. Хотел сбежать. Было ясно, что поймают и убьют. Без вариантов. Поймали на следующий день. Ни доллара не успел потратить. Троицкий даже не ругался, только спросил растерянно: «Иван Иваныч, что с тобой?..»

А этот дурак, оказывается, влюбился в пэтэушницу. В классическую занюханную пэтэушницу из Ломоносова. Серов ее видел потом: ума и внешности ровно на то, чтобы до тридцати лет работать дешевой шлюхой, а потом продавщицей в овощном. И хорошо если в Питере, а то, скорее, в своем Ломоносове. Иван же Иваныч удумал удрать с ней в Австралию. Зачем в Австралию, что он там с ней делать собирался — не смог объяснить.

До того абсурдно, что его и убивать не стали. Отрубили два пальца с правой руки и — пинком под зад.

Он спился потом быстро, хотя до любви в рот не брал...

Что же там Николай? Вышел из катера, пошел по мысу осмотреться на местности.

На местности внимание Николая привлек толстый мужик в ковбойке и белой панаме. Громко спрашивал, заглядывая в разговорник, на чрезвычайно ломаном французском:

— Сколько стоит покататься на катере?

— Один час прогулки стоит пятьдесят евро,— вежливо ответил хозяин одного из припаркованных у маяка туристических катеров.

— Я не понимаю. Я турист из России,— столь же громко орал толстяк.

«А не понимаешь, хер ли спрашиваешь?» — подумал Николай и подошел поближе.

— Чья это яхта? — толстяк указал рукой на яхту Троицкого.

«Ничего себе вопросики».

— Я не знаю,— пожал плечами хозяин катера.

— Чего вы хотите? — вмешался Николай.

— О, вы русский,— обрадовался толстяк.— Хотел узнать, чья это яхта.

— Зачем?

— Очень красивая. И название наше, славянское. «Мрия» — по-украински «мечта».

— Я в курсе,— Николай внимательно разглядывал толстяка.— И что дальше?

— А чья яхта — не в курсе? «Надо же какой упорный».

— Нет. А час прогулки стоит полета евро. Я могу вас как соотечественника — за сорок. Попозже. К вечеру сегодня.

Толстяк горячо поблагодарил Николая, обещал подумать и медленно побрел в сторону города, с любопытством поглядывая по сторонам.

Николай сел в катер и задумался. Вообще, делать этого он не любил и, по большому счету, не умел, но в текущей ситуации явно следовало задуматься.