Лазоревый грех

— Быть последним при ее дворе лучше, чем быть правителем вне его.

Я не смогла удержаться:

— Ты хочешь сказать, что лучше служить на Небесах, чем править в Аду?

Она кивнула с улыбкой, явно не заметив литературной ассоциации.

— Oui, precisement. Наша госпожа — солнце, луна и все на свете. Быть отсеченным от нее — только это и есть истинная смерть.

Лицо Мюзетт пылало религиозным экстазом, внутренней уверенностью, которая бывает лишь у бродячих проповедников и телевизионных евангелистов. Да, она истинно верила.

Я не видела лица Дамиана, но могла поспорить, что оно так же пусто, как у двух других вампиров. Джейсон смотрел на Мюзетт так, будто у нее отросла вторая голова — и очень уродливая, шипастая. Она была зелоткой, а зелоты никогда не бывают полностью в своем уме.

Когда она повернулась к Ашеру, то же сияние еще играло на ее лице.

— Наша госпожа не понимает, почему ты покинул ее, Ашер.

А я понимала. И все в этой комнате понимали, кроме, быть может, Анхелито и девочки, все еще стоящей у дивана там, где поставила ее Мюзетт.

— Посмотри на эту картину, Мюзетт, где я изображен в виде Вулкана. Посмотри, каким видит меня наша госпожа.

Мюзетт не стала оглядываться. Она только пожала плечами по-галльски — жест, который может значить все и ничего.

— Анита меня видит не таким, — закончил он.

— Жан-Клод не может, глядя на тебя, не вспоминать, что утрачено, — сказала Мюзетт.

— Времена, когда ты могла говорить от моего имени, Мюзетт, давно прошли, — ответил Жан-Клод. — Ты не знаешь ни моего разума, ни моего сердца. На самом деле никогда и не знала.

Она повернулась к нему:

— Ты и правда хочешь мне сказать, что согласен до него дотронуться — до такого, как сейчас? Осторожнее со словами, Жан-Клод. Помни, что наша госпожа видит глубоко и в твоем разуме, и в твоем сердце. Мне ты можешь солгать, но ей — никогда.

Жан-Клод на миг замолчал, но наконец сказал правду:

— Сейчас мы не близки в этом смысле.

— Видишь? И ты отказываешься коснуться его, как отказывается она.

Я ослабила кольцо рук Дамиана, чтобы легче шевелиться.

— Не совсем так, — объяснила я. — Прошу прощения, но это моя вина, что они сейчас не пара.

Она обернулась ко мне:

— Что ты хочешь сказать, слуга?

— Знаешь ли, если бы я даже была простой горничной, я достаточно знакома с правилами вежливости в обществе, чтобы знать: горничную просто горничной не называют. Так же не называют слугу слугой — разве что ты никогда не имела дела со слугами. — Я сложила руки на животе, намеренно приняв недоумевающий вид. Руки Дамиана лежали на моих плечах без нажима. — Разве не так, Мюзетт? Может быть, ты вовсе не аристократка? И это притворство, а на самом деле ты просто не знаешь, как ведут себя аристократы?

Жан-Клод бросил на меня взгляд, который ей был не виден.

— Как ты смеешь! — воскликнула Мюзетт.

— Тогда докажи благородство своей крови и обращайся ко мне хотя бы так, как обращается аристократ, у которого действительно есть слуги.

Она открыла рот, собираясь возразить, но потом вроде бы услышала что-то, не слышное мне.

— Как пожелаешь. Тогда Блейк.

— Блейк годится, — согласилась я, — а хотела я сказать, что мне несколько не по душе бисексуальность. Я не стану делить Жан-Клода с другой женщиной и уж тем более — с другим мужчиной.

Мюзетт снова наклонила голову, будто углядела червяка, которого собирается склюнуть.

— Очень хорошо. Значит, Ашер не связан ни с кем из вас. Он просто твой заместитель.

Я посмотрела на обоих вампиров. Только Джейсон так же недоумевал, как я. А вампиры вели себя так, будто только что захлопнулся капкан, а я этого еще не вижу.

— В чем дело? — спросила я.

Мюзетт рассмеялась, и далеко не таким чарующим смехом, как умели Ашер или Жан-Клод. Это был просто смех и чем-то неприятный.

— У меня есть право просить его в качестве дара на эту ночь.

— Погоди, — сказана я, и руки Дамиана снова притянули меня к нему, но на этот раз я не собиралась двигаться. — Я думала, ты согласна с Белль, что Ашер теперь недостаточно красив для секса.

— А кто говорит о сексе? — спросила Мюзетт.

Теперь я совершенно искренне не поняла.

— А зачем еще он нужен тебе на ночь?

Она захохотала, закинув голову назад, — весьма не аристократичный звук вроде лая гончей. Разве я сказала что-нибудь смешное?

Тихий голос Жан-Клода нарушил тишину, когда отзвучал смех.

— Интересы Мюзетт гораздо сильнее склоняются в сторону боли, нежели секса, ma petite.

Я посмотрела на него:

— Ты не имеешь в виду игр доминанта и подчиненного, когда есть защитное слово?

— Ни в одном известном мне языке нет ни одного слова или вопля, который помешал бы Мюзетт получить свое удовольствие.

Я облизнула внезапно пересохшие губы. Вранье это — насчет увлажняющей помады. Когда перепугаешься, губы все равно сохнут.

— Простите, правильно ли я поняла? Если бы Ашер был твоим любовником, или моим, или чьим-нибудь, она не имела бы на него прав?

— Non, ma petite. Ашер был бы вне опасности, только если принадлежал бы тебе или мне. Меньшие силы не могут защитить тех, кого любят.

— А раз мы его не имеем, то он — бесплатное мясо?

Он, кажется, задумался на миг.

— Это достаточно точно сказано. Oui.