Лазарит

Далее Уильям уже не слушал. Он машинально провожал взглядом еще одну большую галеру под французским флагом, покидавшую порт вслед за флагманским судном. Ветер уже наполнил ее паруса, слаженно взлетали и опускались весла, а за кормой на синей поверхности моря пенился кильватерный след. За галерой, блестя свежеосмоленными бортами, выстраивались другие суда — поменьше.

Теперь те, кто по долгу явились проводить короля Франции и его флотилию, могли покинуть раскаленную пристань. Маршал развернул коня, продолжая напряженно размышлять, и присоединился к магистру ордена и прочим тамплиерам. Обри де Ринель его больше не интересовал — все, что он мог узнать от него, де Шампер уже знал.

Итак, Обри понятия не имел об отъезде саксов. Следовательно, Джоанна либо не поставила мужа в известность, что маловероятно, либо… солгала ему, Уильяму. И если это так…

Смутное предчувствие шевельнулось в душе маршала, а опыт научил его не пренебрегать предчувствиями.

Не далее как вчера Джоанна явилась к нему и сообщила, что отправляет своих саксов домой, в Англию. При ней была уже составленная подорожная грамота, но, по ее словам, она случайно узнала, что ее печати на пергаменте недостаточно, и поэтому она просит брата поставить под пропуском на корабль его печать — дабы портовая стража видела на документе знак ордена Храма и не чинила препятствий. Просьбу Уильям выполнил. Ему часто приходилось это делать, и он не видел причин отказать сестре. Он, правда, удивился: ему казалось, что Джоанна очень близка со своими саксами, они ей преданы, один из них постоянно находится при ней. Сестра на это ответила, что ее отношения с этими людьми стали несколько натянутыми после того, как она долго их чуждалась, полагая себя заразной больной, и ей будет проще, если они вернутся на родину. Уильям мог это понять и счел такое объяснение вполне достаточным.

Затем они немного побеседовали о всякой всячине, и когда Джоанна уходила, Уильям испытывал нечто вроде умиления — родственные чувства все еще были для него в новинку.

Значит, сестра лгала ему. Но что же изменилось? О, изменилась сама Джоанна. И он снова вспомнил, какой она была на вчерашнем вечернем приеме. Ослепительно красивая, полная радости, с мечтательным сиянием в глазах. И в то же время похожая на сытую, разнежившуюся кошку. Он наконец понял: Джоанна выглядела как женщина после счастливого любовного свидания. И пусть у него мало опыта в любви, но ему хватает наблюдательности и умения оценивать людей.

Даже шутливую кансону она пела томно и сладостно, и при этом светилась счастьем!

Мне любовь дарит отраду,
Чтобы звонче пела я.
Я заботу и досаду
Прочь гоню, мои друзья.
И от всех наветов злых
Ненавистников моих
Становлюсь еще смелее —
Вдесятеро веселее![149]

От досады Уильям стиснул зубы. Глупая влюбленная гусыня, ее снова обвели вокруг пальца! И сделал это тот человек, который уже однажды обманул ее, воспользовавшись доверчивостью и добротой ее нежного сердца!

Он неожиданно вспомнил, как смело и естественно сестра подставила губы для поцелуя Ричарду. Не отстранилась, не попыталась воспротивиться, как поступила бы, опасаясь заразить короля. А ведь до недавних пор Джоанна ходила к лекарям за укрепляющими снадобьями, хотя те считали это уже излишним. Но сама она продолжала сомневаться — а теперь все сомнения улетучились. Она, полная радости жизни, поет о любви, а потом принимает поцелуй короля! Это можно объяснить только тем, что прежний любовник окончательно убедил ее, что и сам не болен. А заодно и подтвердил свои чувства к ней всеми доступными способами, чтобы получить подорожную и вырваться из Акры вместе со своими людьми.

Но это всего лишь домыслы и подозрения, их надлежало проверить. Поэтому, когда храмовники прибыли в Темпл, де Шампер попросил у магистра дозволения отлучиться в Королевский замок.

Жара разогнала людей с улиц, и до королевской резиденции Уильям добрался быстро и без помех. Раскаленный воздух дрожал между домами, искажая их очертания и превращая город в подобие призрачного наваждения. Тем не менее под сводами замка царила относительная прохлада. Стража у ворот беспрекословно пропустила маршала тамплиеров, откуда-то сверху доносились переборы струн, кто-то отдавал распоряжения. Мимо торопливо просеменили сарацинские служанки с кувшинами, какой-то воин попытался ущипнуть одну из них, но девушки со смехом убежали.

Уильям уже поднимался наверх, когда заметил, что этот незадачливый ухажер, крепкий рыжеватый парень, — один из саксов его сестры. Подозвав сакса, маршал обратился к нему с вопросом об отъезде на родину — и увидел, как изумленно вытянулось его веснушчатое лицо.

Других подтверждений ему не потребовалось. Он стремительно взбежал по лестнице.

Джоанну Уильям застал в ее покоях. Устроившись на груде подушек, она беседовала со служанкой, слышались их смешки и восклицания. Горничная расчесывала длинные распущенные волосы госпожи.