Лаура и ее оригинал

синеокая, с близко посаженными глазами, с жестоким ртом[20] — вспоминает обрывки своего прошлого, с утраченными или не в том порядке собранными деталями, с «метлой» промеж «дельты» и «дятла»[21], на потускневших от пыли полках, это она самая. Все в ней неизбежно должно оставаться расплывчатым, даже самое имя ее, которое как будто для того и выдумано, чтобы баснословно удачливый художник мог из него вывести другое. Она ничего не смыслила ни в искусстве, ни в любви,

[44]

[Третья (6)]

ни в различии между сном и явью, но метнулась бы на вас плоскоголовой синей рептилией, если б вы усумнились в том, что она разбирается в сновидениях.

[45]

[Третья (7)]

Вместе с матерью и г-ном Эспеншаде[Это имя составлено из двух частей: первая, «осина», по-немецки, вторая — или немецкий же «изъян» (но с изъяном: для schade недостает буквы, что, впрочем, случается при американизации фамилий), или «тень» по-английски. Учитывая, что Фрейд появляется в следующем же предложении, это «дрожащее» дерево может быть помянуто впопад (на нем, по преданию, повесился Иуда). ] она вернулась в массачусеттскии город Саттон, где родилась и где теперь училась в колледже […] Одиннадцати лет она прочитала A quoi rêvent les еnfants[22] некоего Фрейда, душевнобольного доктора. Выдержки из этой книжки выходили в серии Сен-Леже д'Экзюперс под названием Les grands représentants de notre époque[23], и непонятно было, по какой такой причине великие представители так дурно пишут.

Колледж Саттон

[46]

[Экс[позиция?] 0]

Одна миленькая японка, которая слушала русские и французские курсы потому, что ее отчим был наполовину француз, наполовину русский, научила Флору покрывать левую руку вплоть до лучевой артерии (одно из нежнейших и обольстительнейших ее местечек) мельчайшими письменами так называемого «волшебного» шрифта, со сведениями об именах, датах и понятиях. Французским обе плутовки владели лучше русского, но зато возможные русские вопросы можно

[47]

[Экс (1)]

было собрать как бы в банальный букет вероятий: Какого рода фольклор предшествовал появлению поэзии на Руси? Разскажите о Лом. и Держ.; перескажите своими словами письмо Т. к Е. О.; о чем сокрушался, говоря о температуре своих рук, доктор И. И-ча перед тем как приступить к [] больного[24]? — вот каковых познаний требовал профессор русской словесности (неухоженного вида человек, которому его предмет наскучил до смерти). Что же касается дамы, преподававшей французскую литературу, то ей довольно было знания имен современных французских писателей, список которых вызывал гораздо более ощутимую щекотку на Флориной ладони. Особенно запомнилась горстка взаимосцепленных

[48]

[Экс (2) Современные французские писатели]

имен, поместившаяся на мякоти большого пальца: Мальро, Мишима, Мишо, Монтерлан, Мориак, Моруа, и Моран[25]. Поражает тут не аллитерация (шутка манерной азбуки); не то, что в список затесался иностранный исполнитель[26] (шутка шаловливой японочки, переплетавшей руки и ноги кренделем, когда Флора принимала у себя своих подружек-лесбиянок); и даже не то, что почти все эти писатели до остолбенения

[49]

[Экс (3)]

посредственны с профессиональной точки зрения (причем первый в списке из них

худший); а поражает то, что они считались «представителями эпохи» и что таким representants сходила с рук самая что ни на есть дрянная техника письма, лишь бы они были «представителями своего времени».

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

[50]

[Четвертая (1)]

Г-жа Ланская скончалась в день, когда ее дочь кончила курс в Саттоновском колледже. Незадолго до того одна бывшая студентка, вдова какого-то шаха, преподнесла колледжу в дар новый фонтан. Вообще говоря, если речь идет о женщине с артистической известностью, то в транслитерации ее русской фамильи следует прилежным образом сохранять женское окончание (например, — ая вместо мужеского — ий или — ой[27]). Поэтому пускай она здесь будет Lanskaya[28] — тут и land (земля),

[51]

[Четвертая (2)]

и sky (небо), и печальное эхо ее танцевального имени. Ушло немало времени на то, чтобы установить фонтан строго вертикально, а поначалу выходили одни только судорожные извержения через неравные промежутки времени. Потентат сохранял потенцию несуразно долго, до восьмидесятилетнего возраста. День выдался очень жаркий, с синевой, слегка подернутой флером. В толпе несколько фотографов переходили с места на место с безразличием призраков, делавших призрачное свое дело. И конечно, никаким земным резоном не объяснить, отчего этот пассаж ритмом своим напоминает другой роман, «Моя Лаура»[29], в котором

[52]

[Четвертая (3)]

мать выведена как вымышленная киноактриса под именем «Майя Уманская».