Лауданум Игитур

Алые угли в жерле камина. Луна восходит в проеме распахнутой двери. Занавес опускается, занавес поднимается, кто играет занавесом в игре жизни? Зритель и персонаж, он сидит в кресле на сцене своей судьбы, шипит черное зелье. Что в следующем акте?

Пришло время собирать камни. После смерти Нуруллы, Мусса захандрил и, хотя трафик не иссяк полностью, но река превратилась в ручеек в горах, зависящий от времени года.

Смерть начальника охраны ничего не изменила в его положении. Товарищ Мирзоев, доверявший только личным контактам, назначил нового начальника, но и заместителя не тронул, оставил при деле. Старик-мастер продолжал приносить рубины. Он платил ему деньгами за пределами рудника, но сам влазить, не зная броду, в торговлю камнями не рисковал. Да и жаль было расставаться с таким великолепием. У него скопилась уже целая коллекция чудесных камней.

А времена менялись быстро, круто и жестоко. Уже вывели войска из Афганистана. Начались беспорядки внутри страны, в столице творилось черт знает что. Оборона границы треснула и потекла во многих местах. Моджахеды и местные таджики братались почти в открытую. Опиум перестал быть проблемой, этим начали заниматься все, кому не лень, даже пограничники. Теперь на границе можно было получить пулю неизвестно от кого и неизвестно за что, просто потому, что появился. Само пребывание на руднике начинало терять смысл и становилось опасным, было нападение на охрану, перевозящую рубины.

Империя зашаталась. Но даже когда начали доходить леденящие кровь слухи о резне в Сумгаите, в Карабахе и Пенджикенте, никто еще не понимал, что это конец.

Он видел мощь армии, он видел налеты бомбардировщиков, после которых даже трава не росла. Он жил в стране, где, сколько ни воруй, все равно не видно. Он был готов к чему угодно, даже к гражданской войне. Но он никак не ожидал, что империя сдастся та легко, без единого пука.

Крах Советского Союза поставил на его убеждениях большую чугунную печать с надписью «Верно». Верно, он жил, верный только самому себе и веря только в себя одного. Потому, что все империи, государства, правительства, партии и народы — дерьма не стоят. Особенно народы.

Вспыхнувшая в конце концов, гражданская война спалила руками свободных таджиков оба его дома, в одном из которых был тайник с деньгами. Но он считал это небольшой платой за печать с видом на жизнь. Он уходил из Таджикистана налегке, со своей коллекцией, с добычей рудника за шесть месяцев и без ненависти в сердце.

Пришло время разбрасывать камни.

Глава 9

Следующее утро пришло хмурым и дождливым. Он сразу почувствовал запах тления, запах разлагающейся плоти. Уже понимая, он, все-таки принюхиваясь, попытался обнаружить источник. Потом в правом нижнем углу поля зрения появились как бы колышущиеся волны дыма. Не было никакого источника — приближался приступ. Он знал, что скоро в правой части головы появится боль, постепенно она захватит правый висок, правую часть затылка и глаз. А потом она станет нестерпимой.

Он начал лихорадочно готовить трубку, стараясь не думать о боли. Могучий опий снимет страдание. Но если в момент входа думать о боли, то он же ее трансформирует в виде желто-горячего шарика под костями черепа. Шарик не будет болезненным, но он станет пульсировать, слепить глаза.

Приступы появились после встречи с караван-баши в Афганистане. Они всегда начинались одинаково — с несуществующего запаха, запаха разлагающегося мяса. Во время приступов у него появлялись видения. В них не было ничего чудесного или фантастического — просто он переживал куски жизни каких-то совершенно незнакомых людей. Однажды, к примеру, он целый день провел в неизвестном городе, сидел за столиками кафе, заходил в магазины, встречался с женщиной и даже испытал с ней несколько краденных, мучительно-чужих оргазмов. Во время приступов его сознание раздваивалось, так же, как и голова, разделенная болью на две части. Он был здесь и одновременно — где-то еще.

Торопясь, не делая перерывов, он выкурил три трубки одну за другой и обвис в кресле. Кажется, успел. На этот раз он опередил боль. Он пронзил ее тремя черными дымками, которые здесь, в этом мире — просто дымки, но в мире боли — это копья, пронзающие дьявола. И боль сдалась, уползла.