Жена и сын кинулись к нему.
– И вы дерьмо! Все вы здесь дерьмо!
Ярослав Петрович был странно бледен.
– Что я могу сделать один против вас всех? Что мы могли сделать против вас всех? А? Молчите…
Несколько друзей Красина бросились к нему.
– Пойдем, полежишь… Тебе плохо, Яр. Ты перепил.
– Ничего мы не могли сделать… против вас… гады… Пустите меня. Я исполню последний долг…
Ярослав Петрович вырвался из рук, вытащил из карманов кипу бумаг и швырнул их в костер. На секунду мелькнул контур какого-то фантастического строения из ярких красок, эскиз чего-то белого под черным звездным небом, потом все превратилось в пепел.
Красин пошатнулся, упал, и его унесли в комнату.
– Надрался на радостях, – сказал кто-то завистливо. – Еще бы, слетать в Америку, получить два института… Тут надерешься… Везет же человеку… Все при нем…
Он прилетел в гордеевский город в середине августа. Все было, как всегда. Играл оркестр. Толпа детей с криками «Папа, папа приехал!» повисла на нем. Обнимал, тискал Гордеев, подавляя все вокруг, окрестности и даже горы. Трепыхали под свежим ветром, дующим с Ледника, транспаранты «Гению XX века – Салам! Салам! Салам!».
Только в тени пыльных акаций его никто не ждал.