Ластики

Подытожим: надо принять за данность, что Дюпон покончил с собой без помощи доктора или экономки; а стало быть, он сделал это, когда был в одиночестве, то есть либо у себя в кабинете в половине восьмого, либо в спальне, пока экономка звонила в клинику из соседнего кафе. После возвращения старухи Дюпон был уже не один, с ним постоянно кто-то находился – сначала экономка, потом Жюар, – ни она, ни доктор не дали бы ему совершить вторую попытку. Он мог первый раз выстрелить в кабинете, а второй раз – в спальне, но это ничего не меняет, поскольку к приходу доктора он не казался тяжело раненным. Да, в искренности экономки сомневаться не следует (только доктор помогал самоубийце скрыть правду). Когда Дюпона увозили из дома, он был жив, был даже в состоянии передвигаться – доктор был вынужден упомянуть об этом, чтобы не разойтись с показаниями экономки. Хотя все это можно было предусмотреть заранее: раз экономка не была посвящена в тайну, ей нельзя было видеть покойного с револьвером в руке – иначе возникала вероятность, что она догадается о самоубийстве да еще побежит за первым попавшимся врачом или, чего доброго, за полицией.

Таким образом, картина представляется следующей: Дюпон стреляет себе в грудь, зная, что рана будет смертельной, но даст ему время создать миф об убийстве. Он пользуется глухотой экономки, чтобы заставить ее поверить в поспешное бегство убийцы через весь дом. А потом спокойно дожидается своего друга-доктора и объясняет, что следует сделать после его смерти. Жюар увозит раненого в клинику и там пытается спасти, вопреки его собственной воле…

Опять не сходится: если Дюпон не производил впечатления тяжелораненого, он не мог быть так уж уверен, что его рана смертельна.

Надо вернуться к версии о неудачном на первый взгляд выстреле и внезапном страхе перед смертью. Дюпон промахнулся: он нанес себе легкую рану, которая, однако, достаточно напугала его, чтобы заставить отказаться от намеченного плана. И он позвал на помощь, но, не желая сказать правду, выдумал дурацкую историю с покушением. Как только к нему приехал врач, он поспешил в клинику на операцию, не дождавшись даже санитаров с носилками. Однако рана оказалась серьезнее, чем он полагал, и через час он умер. В таком случае правдивы не только показания экономки (она даже могла видеть открытой дверь, которая должна была быть закрытой), но, возможно, и показания доктора: гинеколог может и не догадаться, что выстрел был сделан в упор. А министр, который, благодаря полученному заранее письму, знает, в чем тут суть, распорядился прекратить расследование и забрать тело.

Комиссар Лоран знает, что ему придется заново выстраивать свои умозаключения, так как именно эта версия нравится ему меньше всех остальных. С утра каждая очередная попытка приводит его к одному и тому же выводу, который он каждый раз отвергает. Он охотнее поверил бы в любую нелепость, чем в тот простой факт, что самоубийца передумал: так бывает сплошь и рядом, у человека срабатывает инстинкт самосохранения, но это совершенно не вяжется с личностью профессора, проявившего такое мужество на фронте, такую принципиальность в гражданской жизни, ни разу не давшего повода усомниться в твердости его характера. Он мог решиться на самоубийство; у него могли быть основания скрыть истинную причину своей смерти; но, вступив на этот путь, он не мог бы повернуть назад.

Однако, если отбросить все это, остается лишь одно объяснение: убийство. А поскольку неясно, кто мог бы быть убийцей, то приходится принять версию Уоллеса о призрачной «банде» с неизвестными целями и неуловимыми заговорщиками… Последняя блестящая идея министра кажется Лорану такой забавной, что он, сидя в одиночестве, не может удержаться от смеха. Дело и так достаточно запутанное, зачем еще всякую чушь приплетать.

А вообще-то зря он ломает себе голову над загадкой, от решения которой его так своевременно избавили. К тому же пора обедать.

Но маленький румяный человечек никак не решится покинуть свой кабинет. Он рассчитывал, что Уоллес в первой половине дня даст о себе знать, но тот не пришел и даже не позвонил. Неужели специальный агент тоже погиб от рук гангстеров? Пропал навсегда, растворился во мраке?

В сущности, он ведь ничего не знает ни о самом Уоллесе, ни о цели его миссии. Зачем, например, ему нужно было являться к Лорану перед тем, как приступить к работе? Единственное, чем располагает комиссар, это показания доктора и экономки; но приехавший из столицы агент мог допросить их напрямую. И он не нуждался ни в чьем разрешении, чтобы проникнуть в дом покойного – дом, отныне открытый всем ветрам, охраняемый полубезумной старухой.

В этом смысле поведение министерства выглядит по меньшей мере легкомысленным: когда расследуется преступление, то… Хотя разве эта небрежность не доказывает как нельзя лучше, что речь идет о самоубийстве, и там, наверху, это прекрасно знают? Впоследствии, однако, у них могут возникнуть проблемы с наследниками.