Ласковый убийца

– Спасибо, – сержант по-прежнему не спускал с него глаз, – товарищ капитан! – крикнул он куда-то за спину, даже не оборачиваясь – из темноты возникла фигура человека в военной форме. Фуражку человек держал в руке, но как-то очень небрежно. – Николай Иванович вас подвезет, – сержант дернул своим острым подбородком, показывая на машину.

– Спасибо, товарищ сержант! – ответил военный и тут же забрался на переднее сиденье – рядом с водителем.

Бурмистров даже поморщился от такой бесцеремонности – ну что поделаешь, военный, САПОГ, что с него взять? – забрал документы, сказал сержанту: "До свидания" и сел за руль.

Машина тронулась, постепенно набирая скорость. Николай включил магнитолу и спросил у капитана:

– Далеко вам ехать?

– Да нет, землячок, – чересчур развязно отвечал тот, – я покажу. Давай вперед.

Николай скосил глаза на своего попутчика: капитан был небрит, верхняя пуговица на рубашке расстегнута, галстук сбился набок. Николай принюхался: по салону расползался запах водочного перегара.

"Защитничек Отечества!" – с досадой подумал Бурмистров. "Поскорее бы от него избавиться."

Нога непроизвольно, сама по себе, утопила педаль акселератора. Капитан был явно навеселе: что-то мурлыкал себе под нос и тряс головою в такт.

* * *

Это продолжалось недолго: минут пять. Дорога снова свернула в лес и начала петлять. На обочине показался выхваченный фарами из темноты знак: "Опасный поворот". Николай сбавил скорость, даже немного притормозил, и вдруг на выходе из поворота увидел человека в милицейском кителе, размахивающего жезлом. Николай послушно съехал на обочину.

Человек подошел, подбросил руку к козырьку и, почему-то постоянно оглядываясь по сторонам, негромко сказал:

– Ваши документы.

Николаю показалось странным такое обилие милиции на ночной дороге; он помешкал – несколько секунд, не больше, и протянул в открытое окошко документы:

– Да только что проверяли – на посту. Вон, офицера попросили подвезти.

Человек в форме кивнул, отошел от водительской дверцы, встал перед машиной в свете фар и принялся читать. Затем вернулся:

– А что это вы, Николай Иванович? В аварию попали? Или сбили кого?

Николай посмотрел недоуменно:

– Нет… А с чего вы взяли?

– А у вас весь передок разбит. Даже капот повело. Вон – посмотрите.

Николай обошел машину:

– Где? – решетка радиатора и капот были целы.

И вдруг капитан, оставшийся в машине, ловко перелез со своего места и уселся за руль.

– Эй! Ты чего? – Николай двинулся к нему. В это мгновение стоявший за спиной инспектор размахнулся и что было сил ударил его жезлом по голове. У Николая перед глазами все поплыло, и он ничком упал на теплый асфальт.

БОЛТУШКО.

Если хорошенько разобраться, то Алексей Борисович Болтушко был, в общем-то, неплохим человеком. Не то, чтобы уж очень хорошим, но, по крайней мере, неплохим.

Чуть выше среднего роста, плотного телосложения, с низким бугристым лбом и глубоко посаженными серыми глазками, он напоминал интеллигентного неандертальца.

Жизнь у него складывалась… Точнее, поначалу она никак не хотела складываться.

В детстве он мечтал стать разведчиком. Однако, отслужив в армии, поступил в педагогический. Учеба давалась легко, куда сложнее было избежать соблазна жениться, и, если бы его однокашницы были чуть менее деятельны и активны, он бы, глядишь, и женился на какой-нибудь, подвернувшейся под горячую руку. Но их назойливость (обусловленная катастрофическим соотношением полов в данном учебном заведении) сильно пугала трепетного юношу. Одним словом, за пять лет пребывания в стенах альма матер Алеша Болтушко привык находиться в эпицентре женского внимания, со своей стороны – не обращая на это никакого внимания.

По окончании института Алексей Борисович целый год учительствовал: преподавал русский язык и литературу в старших классах. Его опять любили: ученицы очень пылко, но платонически, а учительница зоологии – после уроков в лаборантской, тоже пылко и закрыв замок на два – непременно на два – оборота: она была очень основательной женщиной. Что примечательно: будучи почти на двадцать лет старше, к тому же обремененная наличием супруга и двух детей, она тоже собиралась замуж за Алексея Борисовича. Напрашивается соответствующий вывод: видимо, подсознательный образ идеального (читай: надежного) спутника жизни более или менее одинаков у разных женщин.

Но речь не об этом. А вот о чем: одного года молодому педагогу хватило для того, чтобы окончательно убедиться, что он, высокопарно выражаясь, занимает не свое место в жизни; проще говоря – ненавидит детей и работу в школе. (Да к тому же совсем не хочет жениться на любвеобильной коллеге). И он позорно бежал – сломя голову и не оглядываясь.

Случаю было угодно привести Алексея Борисовича в редакцию газеты "Столичный комсомолец", которая всегда славилась невиданной демократичностью в отношении подбора молодых кадров: одно время туда брали всех, кто умел читать, считать и писать, а потом просто – всех.