Лариса

Осень набирала силу — срывала листья с деревьев, сыпала и сыпала дождем. В сарайчике было сыро и холодно. Леня заболел, по всему его тельцу пошли чирьи, он плакал, покормить его и переодеть мать ходила к тете Соне, но к соседке недавно приехала из деревни сестра и теперь у них самих было тесно.

Как-то вечером они зашли к тете Зине и дяде Коле. Там, как всегда, было чисто, красиво и тихо. Тетка засуетилась, собираясь накрыть на стол, но мать поблагодарила и отказалась. Глядя на нее, отказалась и Лариска, только Сережка за обе щеки уписывал булку с маслом, запивая ее киселем.

— Довел тебя твой муженек, — ворчала тетя Зина, с укором поглядывая на мать, державшую на руках сонного Леника. — Надо было тебе такое замужество. Жила бы себе вдвоем с Лариской…

— Что теперь говорить, — отвечала мать, — что сделано, то сделано.

Они посидели еще немного, потом стали собираться домой.

— Вставай, сынок, — будила мать Сережку, уснувшего на диване. Сережка открыл глаза, сморщился.

— Не хочу, — захныкал он.

— Вставай, вставай, пора домой, мы и так тут целый вечер надоедаем.

— Что ты, Марусенька, — явно из вежливости возразила тетя Зина. — Ничего вы нам не надоедаете, побудьте еще, посидите.

Но мать силком поднимала Сережку.

— Не хочу, — ныл тот, — дома холодно, а тут тепло.

Тогда мать положила на диван завернутого в одеяло Леника и стала одевать Сережку.

Тетя Зина тем временем отперла шкаф. Лариса всегда удивлялась, зачем тетка все в своей квартире запирает. И шкаф, и буфет, и все ящики у нее постоянно на замке. Если требуется что-то достать, она берет связку ключей, находит нужный, отпирает, берет что надо и снова запирает. Интересно, от кого она запирает? У них дома, например, никто ничего не замыкал.

Тетя Зина порылась в шкафу, вытащила старое линялое платье, старую рубашку дяди Коли с оторванным воротником, какие-то еще обноски. Завернула все это в белую тряпку.

— Возьми, Марусенька, — протянула сверток матери, — может, перешьешь что детям.

Лариса увидела, как мать покраснела.

— Спасибо, Зиночка, — сказала она. — Может, вам самим еще пригодится.

— Где там пригодится, — махнула рукой тетя Зина. — У меня же некому перешивать.

Она смотрела на Леника, которого мать держала на руках завернутым в одеяло.

— Так вот на свете не по-людски устроено, — с обидой на кого-то говорила она. — Кому дети не нужны, у того их много, а кто бы мог их растить, тому бог не дает… Бери, бери, — почти силой втолкнула она в руки матери сверток.

На улице было темно и холодно. Лариска вся съежилась в своем легоньком пальтишке, взяла за руку Сережку. Рука у брата была мягкая, теплая, он еще как следует не проснулся.

— Не могла сказать, чтобы мы у них пока пожили, — оглянулись на теткины окна Лариса.

— Видишь ли, доченька, — ответила мать. — Кому охота такую ораву в дом пускать.

— Тетя Соня так пускала, хоть у них всего одна комнатка, а у этих целая квартира… И еще тряпок надавала… Не буду я ее платье носить, — сказала Лариска. — И вообще больше к ним не пойду.

6

После того как еще одну ночь Лариска с матерью не спали, подставляя под струи воды то горшки, то миски, мать отважилась. Одела детей, взяла на руки завернутого в одеяло Леника.

— Пойдем, детки, туда, где обещали нам квартиру, — сказала она, — пусть себе и недостроенный дом, но хоть на голову не будет литься.

И они пошли. Лариска с Сережей впереди, мама с Леником на руках — за ними.

На самой окраине города, там, где когда-то был луг, по которому бегали они с Олей, строили дома. Новенькие, двухэтажные, все один к одному, они высились красивым городком возле дряхлых деревянных домишек, которые жались друг к дружке неподалеку от строительства.

Некоторые из новых домов были почти готовы, другие построены наполовину. Из одной трубы тонкой струйкой поднимался в небо белый дымок. К этому дому они и пошли.

В квартире около печи-голландки сидели двое рабочих. Один — с пушистыми рыжеватыми усами, второй — молодой, безусый, в шапке-ушанке, сдвинутой на самый затылок. Они курили и подбрасывали в печку обрезки досок, сваленные тут же на полу.

— Добрый день, — поздоровалась мать с рабочими.

— Здравствуйте, — ответили те.

— Мне… мне обещали здесь квартиру, — несмело сказала мать. — Так вот… пришли посмотреть…

— Смотрите, смотрите, — приветливо сказал усатый и улыбнулся, подмигивая Сережке, который уставился на его усы.

Мать робко прошлась по квартире.

Это была хорошая квартира из двух комнат. Первая, в которой топилась печка, и вторая за ней, поменьше. Из одной комнаты в другую вела дверь, но самой двери пока не было, был только проем для нее.

— Савка, Иван! — позвал откуда-то женский голос.

— Чего тебе? — откликнулся молодой, в шапке-ушанке.

— Идите сюда, хватит у печки греться. Работкой погрейтесь! — звала женщина.

— А я вот сейчас возле тебя погреюсь, — крутанул свой рыжий ус тот, что недавно улыбался Сережке.

Рабочие ушли.

Мать оглянулась. В углу квартиры, на белом, еще некрашеном полу, лежали толстые доски.