Largo

Это было так сказано, что Петрик с удовлетворением заметил, как забегали глаза Портоса и животный, подлый страх засветился в них.

— Мы говорили, Ранцев, про женщин, — сидя и поворачиваясь к Петрику, сказал Бражников, — про милых женщин, любивших нас, хотя бы раз… И вам, милый Ранцев, это неинтересно… Вы — холостой полк… И вы — монах.

Портос уже оправился.

— Я готов всегда дать вам удовлетворение, — негромко сказал он.

— Вы его мне и дадите, — так же негромко сказал Петрик и, обращаясь к Бражникову, небрежно сказал.

— Да… в самом деле… Lа fеmmе nе prеtе раs роur lе сhеval… А завтра такая страшная охота.

И, церемонно раскланявшись, он медленно и спокойно пошел из столовой.

Офицеры, сидевшие с Портосом, заметили, что между ним и Петриком что-то произошло. Что только благодаря офицерской сдержанности и того и другого не было нанесено взаимных ужасных оскорблений и дело не дошло до драки, но произошло что-то очень тяжелое, что может быть искуплено только кровью. Но расспрашивать Портоса они сочли неделикатным и несвоевременным. В конце концов что было? Порывистость "движений Петрика и странность оборонительного жеста Портоса, да интонация голоса и взгляды — непонятно жгучие, с одной стороны, и подло трусливые с другой. Оскорблений ни словом, ни действием не было" — значит, — как будто "инцидент исчерпан". Была какая-то страшная ссора, вспыхнувшая мгновенно и так же мгновенно притушенная.

"Ну и черт с ней", — подумал Бражников.

— Какая муха его укусила? — небрежно сказал он, обращаясь к Портосу.

— Возможно… муха ревности, — в тон ему сказал Портос.

— Ревновать может тот, кто может любить… а Петрик…. он кроме полка, службы и своей кобылы никого любить не может.

— А как же волосы — золото… Неужели отдавалась эта профессорша? — спросил, сладострастно улыбаясь, Посохов.

— Когда-нибудь другой раз я доскажу… Пойдемте помогать Малютину. Парчевский что-то ослабел и плохо ему вторит. Эй! Филипп Иванович! вина! — богатырски на всю столовую крикнул Портос и притворно покачиваясь, пошел к группе офицеров, певших у пианино.

XLVIII

Петрик по веревочной просмоленной дорожке, лежавшей в коридоре и заглушавшей его шаги, прошел мимо карточных комнат, где играли при свечах на трех столах и откуда раздавался крикливый с кавказским акцентом голос полковника Дракуле, открыл стеклянную дверь и вышел на деревянное крыльцо.

Вдруг налетевшая на него буря сменилась полным штилем. На душе было спокойно и крепло решение: убить Портоса.

Петрик по низким и широким деревянным ступенькам крыльца спустился в цветник и без фуражки, с обнаженной головой, пошел через него в замковый парк, бывший за широкой песчаной дорогой, где обыкновенно строились перед охотами.

Туман стал гуще. Шел пятый час дня, а казалось — надвигались сумерки. В аллее каштанов, между сплошною стеною разросшихся кустов жасмина, жимолости и калины, где кое-где краснели пучки увядающих сморщенных ягод, на шесть шагов ничего не было видно. С тихим шорохом падали с листьев водяные капли. Под ноги попадались зеленые колючие шарики конских каштанов. Дорожка едва заметно спускалась к озеру. Петрик увидал его темные воды лишь тогда, когда вплотную подошел к нему. Туман низко навис над водою и озеро казалось безконечным. Недвижно стояли камыши и точно из темно-коричневого бархата сделанные артиллерийские банники, торчали их метелки… Темнозеленые трехгранные, похожие на огурцы, плоды ирисов зеленели у берега. Вода застыла, как постное масло.

"Судьба!"… — думал, остановившись над озером, Петрик. — "Судьба отдала его мне в руки… Да, конечно… дуэль… Какой негодяй?!" — прошептал он. — "Какой подлец!.. И все врет…. Хвастает… Не может того быть, чтобы госпожа наша начальница… божественная… Алечка Лоссовская, недостижимая дивизионная барышня… королевна детской сказки Захолустного Штаба изменяла своему мужу… этому милому, доброму профессору"…

Заложив руки за спину, Петрик медленно пошел вдоль озера.

"Партийный… Сначала человек входит в партию, отрицающую честь и благородство… все эти… буржуазные предрассудки… Без Бога… Как же без Бога-то? Нет… его просто убить надо… И не благородно оружием, но задушить, задавить подлеца… как преступника… Но… он офицер…

Перебивая мысли, сбивая его с их нити, слышались слова… "Золотые волосы… аромат… Распустишь, покроешь лицо"…

Как бы судорога пробегала по всему телу и хотелось сейчас побежать назад и при всех схватить за горло и душить пальцами, пока не сдохнет.