Largo

Шесть полковых наездников-призовиков, на молодых ими выезженных, нарядных, очень кровных лошадях стояли против и несколько левее беседки. Лошади, взволнованные музыкой, криками, движением и шумом, топтались на месте, мотали головами, встряхивая гривками и грызли железо мундштуков и удила. Наездники, бравые, красивые парни — унтер-офицеры, в новеньких зеленовато-серых рубахах, первый раз надетых, хранивших еще жесткие складки, при амуниции и при винтовках, мягко сдерживали лошадей.

— Пожалуйте являться, — раздался властный голос Великого Князя.

На поле сразу стало так тихо, что слышно было, как рипели новые седла и мягко позванивали начищенные, серебряным блеском горевшие шпоры.

Молодцеватый лейб-улан со смуглым загорелым, молодым лицом, с нежными, едва пробившимися кисточками усов на верхней губе, мягко обжал лошадь ногами в тугих голенищах и послал ее вперед легкой танцующей побежкой. Он заставил ее подойти к самому краю ложи и стать боком к Императрице. Лошадь, кося до порозовевшего белка прекрасным черным глазом на ложу, поводя ушами, стала напряженно-спокойно.

Унтер-офицер отчетливо с неуловимо-милым мягким малороссийским выговором рапортовал:

— Лейб-Хвардии Уланского Вашехо Императорскахо Вылычыства полка унтер-охвицер Коцюба…. Конь Ленчик, завода Остроградскахо.

Слышно было, как в ложе Великий Князь, вполголоса спросил генерал-инспектора кавалерии:

— Вашего?

И тот негромко ответил:

— Моего, Ваше Высочество.

Императрица, вспыхнув пятнами по вискам и щекам, взяла поданные ей часы и протянула их наезднику. Унтер-офицер ловко принял часы и, нагнувшись, поцеловал руку Императрицы.

Императрица хотела спросить что-то, но замялась, смутилась и улыбнулась. Громко и спокойно спросил за нее Государь:

— Сам, молодец, вызжал лошадь?

— Так точно, ваше Императорское Вылычыство, сам объезжав коня.

— Какой губернии?

— Полтавской, ваше Императорское Вылычество.

— С дома возишься с лошадьми? Ездил дома?

— Да звисно издив… С хортами по стэпу издыв.

— А, борзятник! — сказал великий князь Главнокомандующий, — что же, повозился с нею? — и он, шутя, подтолкнул генерала Остроградского — Поди — ндравная была лошадь?

— Да трошки помучывся, ваше Императорское Высочество.

Великий Князь сделал знак унтер-офицеру, тот тронул лошадь и красивым, коротким галопом поехал с поля.

На его меcто, упруго покачиваясь в седле, выдвинулся на громадной гнедой лошади рослый, светлобровый и светлоусый кавалергард.

Валентина Петровна, стоявшая с края ложи, переживавшая дни своего детства и с волнением глядевшая на Императора и Императрицу, услышала отчетливый рапорт солдата, говорившего с польским оттенком.

— Кавалергардского Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полка унтер-офицер Тройницкий. Кобыла Лилия, завода Сопрунова.

Золотисто-гнедая, широкая лошадь стояла покойно. Монументом сидел на ней солдат. Валентина Петровна слышала его короткие ответы на вопросы Государя.

— Калишской… Рабочий… В Офицерской Кавалерийской Школе… По своей oxoте….

Она не слышала дальше. Вопросы и ответы заглушил брюзжащий голос Стасского.

— Все-таки — прекрасен… Я понимаю царистов… Видал я президентов на скачках в Лоншане и grand Palais, их безукоризненные цилиндры и черные пальто… Видал и короля английского в широком цилиндре… ах не то… не то… Это перед нами века воспитания и царственной деликатности… А как хорош Великий Князь!.. Какие они подлинные рыцари и кавалеры Императрицы… Да… уходящие века… Прошедшие векa… Прекрасные века…

— Почему пг'ошедшие?.. Почему уходящие?.. Г" гядущие! — картавя, спросила Саблина. — Всегда, ныне и п'гисно…

— Да, если бы да так, — сказал, вздыхая Стасский. — "Прочее о Манассии и обо всем, что он сделал, и о грехах его, в чем он согрешил, написано в летописи царей иудейских". Написано в летописи царей иудейских, — чуть слышно повторил он, поглядывая на Якова Кронидовича… — И эта летопись кончилась. Всему есть, был и будет конец… Ибо делает он, сам того не ведая, — неугодное Господу.

На минуту в их ложе стало напряженное, неловкое молчаше. Точно незримое заглянуло туда время и приоткрыло будущее….

XXXVIII

В Императорском павильоне продолжалась трогательная близость Государя к офицерам и солдатам, показавшим себя прекрасными стрелками и фехтовальщиками. Государь, далекий и таинственный, становился близким, тонко понимающим солдатское дело. Там происходило то, рассказы о чем в далеких и глухих деревнях великой России творили светлую легенду о Царской милости.

Государь поднялся во второй этаж павильона. В просторном покое стояли, выстроившись в шеренгу, офицеры и солдаты, взявшие призы на летнем состязании за стрельбу. Эти призы состояли из золотого, или серебряного императорского вензеля, набиваемого на шашку или на приклад винтовки, и денег для офицеров, а для солдат из серебряных часов и значка с перекрещенными ружьями на них.

Государь обходил их ряды, брал мишени и смотрел попадания. Сам отличный стрелок, он взглядом знатока осматривал большие круглые картоны.