Ларец Самозванца

А вот Кирилл, хоть и хотел спать, никак не мог. То кочка под бок попадёт, то ветка в лесу хрустнет... Он, хоть и знал, что дозоры выставлены и вряд ли дремлют, чувствовал себя очень неуютно. Дважды вовсе возомнил себе каких-то чудищ лесных, за саблю да пистоль хватившись... Потом долго отходил от дрожи в руках, боясь признаться сам себе, что, так сильно напуганный, ни саблей, ни тем более требующим остроты глаза и твёрдости руки пистолем не оборонился бы, буде его страхи материализовались бы в лешего или другого демона.

Вздохом подтвердив осознание того, что он уже точно не заснёт, Кирилл медленно сел. Вокруг вповалку лежали воины его сотни, кто укрытые попоной или плащом, кто прямо так, кулак под голову подложив. Кони, сгуртованные голова к голове, по-татарски, тихонько похрапывали порознь, отчего создавалось твёрдое убеждение, что храп этот льётся непрерывно. Впрочем, храпели не только кони...

Окончательно отогнав прочь остатки дремоты, Кирилл поднялся. Решение обойти посты, само пришло к нему, так что оставалось только прицепить отстёгнутую полчаса назад саблю и засунуть за пояс пистоли. Рядом, встревоженный, заворочался Дмитро Олень, пуская во сне слюни и сладко причмокивая. Однако не проснулся. Видно, слишком сильно было его желание спать, чтобы среагировать даже на грохот канонады... тем более его было не добудиться, когда никакого грохота не было.

Кирилл не стал его более беспокоить, начав осторожно пробираться в сторону укрытого за лесом села...

Идти, на его счастье, пришлось не очень далеко…

7.

Двое караульных стрельцов – Антон Язык да Микула Малой удобно устроились под раскидистой елью, на взгорке, и подкреплялись чем Бог послал. На сегодня, он послал им по паре круто сваренных яиц, шмат сала да полкаравая позавчерашнего хлеба. Немного... Лучше, чем ничего.

-Слышь, Микула, - молол языком Антон, не забывая между делом откусывать от своей половины каравая, - так я так и не понял, зачем мы гонимся за бедным ляхом! Ну, подумаешь, царю Дмитрию служил... Мало их, что ли, служило!

-Немало! – степенно откусив половину яйца и запив его родниковой водой из фляги, промычал Микула. – Ух, и положили ж мы их в славном стольном граде Москве! Давно так славно не дрался...

Микула Малой был прозван так, разумеется, вопреки своему огромному росту. Был он угрюм, неразговорчив, в бою - яростен и на всё в этой жизни имел раз и навсегда определённую позицию. В том числе, на свергнутого не без его деятельного участия царя... которого лично он, несомненно - совершенно правильно, считал самозванцем, недостойным даже упоминания честными православными людьми!

-Ты кого это царём зовёшь?! – угрожающим голосом, внезапно побагровев от ярости, вопросил Микула, медленно поднимая с земли прислонённый до поры бердыш. – Гришку что ль, Отрепьева?! Самозванец он! Тать, нехристь и тайный жид! И правильно его выпалили из пушки! Пусть к своим разлюбезным ляхам отправляется!.. Если долетит... Разве ж ты не слышал, что государь Василий Иванович говорил? Вор он! Вор и изменник вере нашей!

Антон осторожно пожал плечами, не спуская пристального взгляда с остро отточенного, пусть и заляпанного смолой до непотребного вида, тяжёлого и длинного бердыша. Как Микула с ним управляется, он знал неплохо. На себе бы испытать не хотел!

-Ну... что нам князья да бояре говорят, тому верить всё одно нельзя! – возразил Антон. – Ты-то, Микула, в Москве недавно... У вас, на Волге, в Нижнем Новгороде да Шуе всё по-другому! Иное дело мы, Стремянные! Мы с... ну, хорошо, пусть с вором... общались как-никак! Морда у него не наша, не сермяжная, вот хоть ты тресни, Микула! И мову знает не только русскую, но и польскую, а ещё – немецкую! Станет тебе простой мних немецкую мову учить! Не станет ведь, Микула?

-Вы, стремянные! – с невыразимым презрением в голосе, сурово сказал Микула. – Ваши, что ль, в тот день караул несли в Кремле? Ваши, чьи ж ещё...

-Ну! – сурово сказал обиженный Антон. – Что тебе не по душе пришлось, Микула?

-А! – махнул тот рукой, явно недовольный. – Вспомню – противно становится. Не поверишь, чуть до кулаков не дошло! Покуда сама царица Марфа не явилась, да от сына своего не отреклась, всё сомневались!