Ларец Марии Медичи

— В самом деле? — Ришелье сухо рассмеялся. — Судьба видимого мира в этой руке. — Он крепко сжал костлявый кулачок и сунул его монаху под нос. — Над миром невидимым властен только Бог, а бессмертие — враки. Если Нострадамус знал такой секрет, то отчего же не испробовал на себе? Разве прах его вот уже много десятилетий не покоится в земле? Что скажете на это, Жозеф?

— Вы, как всегда, правы, монсеньор. Быть может, наследство чернокнижника и не стоит внимания, но все дело в том, в чьи руки оно попало…

— Договаривайте!

— Известно, что у Нострадамуса были магические четки, сделанные из индийских самоцветов, которые именуют «глаз тигра» за свое поразительное сходство с глазами оных хищников. — Отец Жозеф покосился на блаженно урчащую кошку.

И словно почувствовав это, животное приоткрыло сверкнувшее золотым пламенем око.

— Мне рассказывали об этих четках, на которых каббалистическими знаками была вырезана какая-то чушь.

— Секретная формула, монсеньор. Причем только на одной четке, седьмой от конца.

— Знаю, знаю, — кардинал небрежно махнул рукой. — Сказки для малых детей. Кому же досталось это сокровище?

— Клоду де Ту, монсеньор.

— Клоду де Ту? Кажется, мне знакомо это имя. Кто он, Жозеф?

— Монсеньор должен помнить этого шевалье по некоторым событиям, имевшим место сразу же после переговоров с Испанией.

— Так вот он кто! Ну конечно, Жозеф, я помню. Волокита и заговорщик! Как же! Дамский любезник и опасный смутьян в одном лице. Почему он не попал тогда в тюрьму, Жозеф? Что спасло его от эшафота на Гревской площади?

— Вашему преосвященству было не до него.

— Вы хотите сказать, что я просто забыл о нем?

— В то время нам было не очень удобно задеть отцов-изуитов.

— Де Ту — иезуит?

— Более того… Фаворит генерала ордена.

— Это ничего не значит. Если он опасен…

— Фаворит прежнего генерала, монсеньор.

— Тем паче.

— Но шевалье состоит в чине провинциала. Он испанский гранд и родственник герцога Медины.

— Какого Медины? Медины-Сели или Медины-Сидонии?

— Медины-Сели, монсеньор.

— Это не спасает, Жозеф, вы хорошо знаете. Будь он хоть принцем крови… Так он опасен?

— Несомненно, — жестко отрезал отец Жозеф. — А своим положением в ордене и связями в Эскуриале опасен вдвойне.

— Тогда устраните его, и дело с концом… Но послушайте, Жозеф! — Ришелье всплеснул руками. — При чем здесь четки Нострадамуса?

— Вы не желаете слушать о тайнах, монсеньор.

— Не желаю слушать о тайнах? Да я только то и делаю, что занимаюсь ими! Тайные заговоры, тайные интриги… Я защищаю от них Францию, сударь!

— Здесь иная война, монсеньор. Она не в сфере политики.

— Тогда вы правы, Жозеф, черная магия меня действительно не занимает.

— А алхимия, монсеньор?

— Алхимия — другое дело. Это наука о природе. Но, насколько мне известно, еще никто не научился превращать металлы и не добыл философский камень, дарующий ясновидение и бессмертие. И при чем здесь астролог Нострадамус?

— Есть в Сорбонне один студиозус, говорят, способный алхимик. У него крохотная лаборатория в Ситэ, недалеко от Нотр- Дам. Ежели монсеньору будет угодно, я прикажу доставить его сюда. Он может рассказать много любопытного: и о четках Нострадамуса, и о Красном льве алхимиков, и о похождениях некоего друга герцогов Медина-Сели и Альба…

— Давайте его сюда, Жозеф, этого вашего студиозуса. — Ришелье схватил колокольчик, но не позвонил и медленно, словно о чем-то раздумывая, поставил на каминную доску. — Очевидно, мне предстоит услышать интересную историю?

— О да, монсеньор! Весьма интересную.

— И конечно же, про чудеса?

— Про чудеса, монсеньор.

— Тогда я предпочитаю увидеть молодого алхимика в более привычной для него обстановке… Ну, скажем, в лаборатории. Быть может, там я буду более склонен поверить в чудо, чем у себя в кабинете. Вы сможете найти логово студиозуса?

— Я бывал там, монсеньор.

— Мы застанем его?

— Скорее всего. Он работает по ночам, а днем отсыпается, если, конечно, не надо идти в Сорбонну.

— Тогда едем! Разумеется, инкогнито. — Кардинал вновь схватился за колокольчик и потряс им над головой. — Оливье! — бодро улыбнулся он вбежавшему на звонок пажу. — Мундир и карету.

И едва только паж скрылся, в коридоре послышался зычный голос дежурного лейтенанта:

— Карету его преосвященства!

— Карету его преосвященства! — уже глуше откликнулся другой караульный.

…Капуцин и его властный спутник в мундире капитана кардинальской гвардии, осторожно нащупывая в темноте скрипящие ступени ветхой лестницы, спустились в сырой подвал. Каменные стены пахли плесенью и еще чем-то острым, пронзительным, как кислота. Монах шел впереди, по каким-то ему одному известным приметам отыскивая путь. Но вскоре впереди показалась полоска света под дверью, полночные гости зашагали увереннее. Монах толкнул дверь коленом, и она распахнулась, противно скрепя.

Хозяина они застали склонившимся над обезглавленной бараньей тушей. Вспененная кровь стекала по желобу в каменном полу и собиралась в большом тигле. На алхимике были кожаные панталоны и рубашка с засученными рукавами. И хотя руки его были обагрены кровью, на белом полотне нельзя было заметить ни малейшего пятнышка.