Ларец Марии Медичи

– Тамара Сергеевна, – не принимая его шутливого тона, ответила она.

Но он как будто не обратил на это никакого внимания и продолжал расспрашивать о посторонних, как ей казалось, делах, все чаще сбиваясь на тон уличного приставалы, назойливый, подчеркнуто дружелюбный и вместе с тем напряженный.

– Небось подружке-то вашей, ну, той, с которой в кафе сидели, тоже билетик достали?

– Нет.

– Значит, другой какой-нибудь?

– Я никому ничего не доставала! – Она даже не пыталась скрыть раздражение.

– Что же тогда получается, Женевьева Александровна? – В притворном возмущении он развел руками. – Вам пришлось сидеть в театре одной?

– Да.

– Никогда не поверю!

– Ваше дело.

– Может, скажете, что и знакомых вы там не встретили? В буфете? В фойе?

– Представьте себе.

– Не сердитесь, пожалуйста… – Он перестал улыбаться. – Не сердитесь…

«Вот за этой-то гранью и кончается их алиби. Его минуты истекают в девятнадцать часов. Михайлов ушел от старичка-коллекционера именно в это время. Она была в этот час в театре, но никто этого не сможет подтвердить… И где-то в промежутке шестнадцать тире… нет, уже не девятнадцать, а икс часов пропал иностранец. Совпадение? А если нет? Если они встретились в тот вечер втроем и куда-то поехали? Но тогда почему они не запаслись алиби именно на это время? Ослепление придуманной ими версией? Крайняя наивность? Ошибка? Все бы выглядело совершенно иначе, если бы Михайлов не пришел тогда в гостиницу! Этот шахматный ход создал весьма двусмысленное положение на доске. Что это? Находка гения или случайная удача простака? Его приход свидетельствует либо о полной их непричастности, либо о какой-то ошибке, которую они допустили в игре. Могла у них быть ошибка или, скажем, помеха, исправить, устранить которую можно было только этим идиотским (или гениальным?) ходом. Черт возьми, ведь приход в гостиницу тоже своего рода алиби, и она сумела дать мне это понять. Итак, все сводится к отрезку времени девятнадцать часов – утро следующего дня. Если я сумею узнать, что они делали в это время, задача будет решена однозначно: либо-либо…»

– После театра вы поехали домой?

– Разумеется.

– И провели ночь дома?

– Ну знаете ли…

– Прошу вас ответить, Женевьева Александровна! Мне очень важно знать, где вы были в тот день… Во сколько закончилось представление?

– В начале десятого.

«От Таганки до Ленинского минут двадцать – двадцать пять…»

– Когда вы были дома?

– По-моему, часов в одиннадцать… Я прокатилась немного на речном трамвайчике.

– Больше вы из дому не выходили?

– Нет. Родители, бабушка и младшей брат засвидетельствуют все это. Достаточно?

– Вполне. Хватило бы и одной бабушки. Я лично, знаете ли, как-то больше предпочитаю бабушек.

«Пробел в четыре часа… А за четыре часа можно сделать очень многое… У Михайлова, вероятно, этот пробел еще больше… Лев Минеевич вряд ли годится в надежные стражи. Уж он-то завалился спать, верно, часов в десять. Откуда ему знать, когда возвратился сосед? Сосед – не дочь… Итак, если проверка подтвердит все их показания, останутся невыясненными эти четыре или пять часов. Не Бог весть какая, но все же определенность. Уже кое-что. К сожалению, сегодняшний день почти пропал. Многого не сделаешь. Остается завтрашнее утро… Для успеха операции надо, чтобы, во-первых, они не общались друг с другом, во-вторых, не передали некоторых подробностей нашей беседы родным и знакомым. Проще всего было бы их на короткое время изолировать, но…»

– Женевьева Александровна, какие мероприятия намечены у вас на завтра?

– Поездка в Царское Село. – Она несколько удивилась. – Потом…

– Во сколько поездка?

– Сразу же после завтрака.

– Вы могли бы сказаться больной и не поехать? Вас есть кому заменить?

– Наверное… Но зачем это? Почему? – Теперь он казалась не столько удивленной, сколько испуганной.

– Не в службу, а в дружбу. Так надо! Я хочу… – он доверительно понизил голос, – посадить вас и Виктора Михайловича под домашний арест. О, всего на несколько часов! Понимаете? С этого момента и до… ну, скажем, до обеда оставайтесь у себя в номере. И вторая просьба: не звоните в Москву. Понимаете? Вот все, что от вас потребуется. Согласны?

– А что мне остается делать? Ведь если я не соглашусь, вы, очевидно, сумеете как-то… заставить меня согласиться?

– Ах, Женевьева Александровна! Неужели вы не можете подняться над этой альтернативой? Попробуйте взглянуть на все иными глазами! Почему бы вам, в конце концов, просто не помочь мне? А? Загладить вред, который принесла делу ваша неправда… Ну как? Договорились?

– Договорились. – Она слегка покраснела и неожиданно улыбнулась. – Я сделаю все, как вы скажете. Обещаю!

– Ну и прекрасно! Теперь прочитайте, правильно ли я записал ваши показания, а я позвоню потом Виктору Михайловичу.

Она внимательно прочитала протокол и подписала его. Люсин сложил бумаги в портфель и позвонил к себе с номер:

– Хочу пригласить вас к нам, Виктор Михайлович. Зайдите, пожалуйста.

Когда Михайлов пришел, Люсин еще раз объяснил им обоим, какой помощи он от них ждет.