Ларец

Я читал. Зловонное дыхание уже достигало моего обоняния, но вить по ходу екзорсисма мне не раз приходилось уже подступаться к одержимой и дотрагиваться до нее. Я тщился не думать, что она высвободилась от пут и телесная сила нещасной должна много превышать сейчас мою. Я читал.

Скрюченные персты дотронулись до моей шеи, и вдруг руки упали. Женщина упала наземь и принялась дергаться и ломаться в припадке падучей.

— Ой, тошнехонько! Ой, больно! — завопила она, когда припадок начал утихать. Не сразу понял я, что голос был теперь женским, хотя и невнятным, ибо она сильно прикусила себе язык: явление самое обыкновенное при корчах епилептических.

Выйдя из сарая, я с изумлением увидал, что уж давно рассвело. Обеспокоенное семейство ждало меня на дворе.

— Позаботьтесь о больной и больше ничего не бойтесь, — сказал я женщинам, недоумевая, отчего те с ужасом пялят на меня глаза.

Как узнал я впоследствии, Галина прожила после отчитки недолго, слишком уж велико оказалось телесное истощение. Тем не менее умерла она человеком, а не вместилищем бесовским. Я же, милостью Божией, избежал участи, что хуже смерти.

— Отче, — вымолвил Илларион, утерев ладонью слезы, коих ему не пришло бы в голову устыдиться. — Отче, ты, поди, сберег ту стрелу в память о сем испытании?

— Выбросил в ретирад, — отец Модест, засмеявшись, коснулся руками своих волос. — Напоминанье о моей гордыне и без того всегда при мне.

Глава XXXIX

В это же самое время Нелли и Параша, красные после бани, забравшись в угол широкой кровати, накрытой ярким лоскутным одеялом, увлеченно беседовали. Воистину многое надлежало им рассказать друг дружке! По первому разу оба повествования завершились, и теперь они пошли на второй заход, припоминая все в подробностях. Как раз Нелли дошла вновь до страшной ночи, проведенной в дому Венедиктова.

— Балдахин из парчи, а ложе короткое, как в старину спали! Когда боялись, что ляжешь прямо, так умрешь! — вспоминала Нелли. — А зеркала не больше окошек, и ставни на них вроде как на окошках. Только вить это в прошлом веке боялись зеркала незаперты оставлять, чтоб не вылез из них кто! Такой богатый, а обзаведенье все старое, зачем ему? А стены, ровно печка, плитками выложены, уж и не знаю зачем!

— От клопов, чтоб за обивкой не прятались.

— Откуда это ты знаешь? — удивилась Нелли.

— Так княгиня же рассказывала. В том дому, где она арапа увидала, что тетку заколдовал! Изразцы там были сине-белые, с картинками!

— Сине-белые с картинками! — Нелли рывком вскочила с кровати. — Каждая картинка разная, да на них человечки живут! Парашка, не тот ли это самый дом!

— Так вить княгине сколько годов!

— Ох, Парашка, я вить его близко видала! Не старый, не молодой! Лицо гладкое, свежее, а не молодой, нет! Ей-ей не удивлюсь, коли он и тогда был таким же. Ну как он долго в Санкт-Петербурге не был…

— Смешно ты говоришь — «Петербург»!

— Многие теперь так говорят. Ты дело слушай! Долго не был, а уж приехал да поселился как привык!

— Касатка, что ж от тебя отцу Модесту надобно? — Параша нахмурила светленькие брови. — Как ты, девчонка, ему поможешь с Венедиктовым сладить?

— Ох, не знаю… — Нелли вздохнула. — Мне сейчас первое дело — Катьку встретить в Твери. Вона у меня сколько защитников-то нашлось, а она одна пробирается…

— Как знать, — Параша глянула хитро. — Может, и ей кто помогает сейчас. Больно уж цыганы-то кстати оказались, как ты захворала… Хотела б я знать, что тебе старуха от жара-то давала? Я б ивовой коры толченой заварила, от жара или суставных болей ничего нету лучше ивовой коры.

— Да что ты о какой-то дурацкой коре! Ты о Катьке думай!

— Думаю, касатка, думаю. Спокойно у меня на душе. То исть вроде и есть какая тревога, да не за Катьку.

— Ну чего, насекретничались? — в дверь сунулась тоненькая Ненилка.

— Ты почем думаешь, что у нас секреты? — подозрительно глянула на девочку Параша.

— Так разве ж можно без секретов три часа в горнице усидеть? — передернула плечиками Ненилка. — А то пойдем пряничных кукол печь, у малой у нашей ангел завтра.

— С глазурью? — заинтересовалась Параша.

— А то! Все глазурью выведем — и личико, и наряд. А в тесто узюма намешаем.

— Без меня.

Нелли стряпню терпеть не могла. Когда Параша с Ненилкой умчались на кухню, она, подумав, надела свой мужской наряд. К платью-рубахе ей принесли и шерстяную запону, но Нелли знала, что народная одежда ей не личит.

Одевшись, она спустилась в гостиную, откуда доносилась игра на клавире. Гостиной сия комната в купеческом дому могла назваться лишь с натяжкою. Вместо диванов и кресел между окнами стояли крытые тканью лари с вышитыми подушками. Вместо портретов на стенах был огромный иконостас в углу, какой не во всяком дворянском дому увидишь и в молельне. Пол был покрыт не ковром, а полосатыми дорожками, а низкие оконца задернуты белыми занавесочками. Однако инструмент был отличной работы, с немалою стопкой нот на крышке. И вообще комната была уютной, как и весь этот купеческий дом, пришедшийся по сердцу Нелли.

За клавирами сидел Роскоф, небрежно подбирая незнакомый Нелли простенький мотив.